Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

– Может быть, это шоу? – спрашивает Мила. Коул увлекает ее в дальний угол между рычащими и шипящими игровыми автоматами.

– Сестра моя, вы уже слышали слово? – К ним приближается дородная женщина, ее зеленые глаза ярко горят над вуалью, которая вздымается над ее ртом, когда она говорит.

– Нет, на самом деле я не…

Женщина берет ее за руки.

– Это самое простое слово. И самое трудное.

– Я знаю это слово. Я умею читать. – Коул пытается высвободиться. – Честное слово, я не хочу. Спасибо.

– Я произнесу это слово вместе с вами. Именно ради этого мы здесь, для того чтобы предложить прощение.

– Мы собирались уходить отсюда.

Коул видит, что весь зал разбился на отдельные поединки. Рядом с ними еще одна неоновая монашка возбужденно говорит что-то ухоженной бодрой пожилой женщине, которая еще не оторвалась от игрального автомата, но уже послушно кивает ей. Но есть и те, кто не хочет, чтобы им мешали; одна женщина на гироскутере катится прямо на монашку, пытающуюся к ней обратиться, вынуждая ее отступить в сторону.

– Разве всем нам не нужно прощение? – Зеленые глаза щурятся в терпеливой улыбке.

А ей оно нужно?

Тяжесть ружья, холодное прикосновение стали к ладоням, мягкая податливость плоти, когда она вдавила деревянный приклад старухе в плечо, прижимая ее к земле. Ей хотелось сделать больше. Хотелось ударить ее прикладом в лицо. Почувствовать, как хрустнул нос.

Другие женщины постепенно уступают напору. Дама на гироскутере вцепилась в рясу монашки, которую пыталась сбить всего каких-нибудь несколько минут назад, и всхлипывает.

Сестры столпились вокруг «Мазерати» с дурацким бантом на капоте. Появляется охрана, женщины в черных куртках с наушниками и микрофонами, с забранными в хвостик волосами.

– Простите меня! – задрав голову, кричит одна монашка.

– Простите нас! – завывает другая.

Эти причитания подхватывает третья, четвертая монашка, и наконец уже все охвачены агонией скорби, рвут на себе рясы в истерике раскаяния, обморок игральных автоматов, мигающих огнями дискотек и хрустящих попкорном выигрышей, потому что еще остаются посетительницы, не обращающие внимания на этот спектакль.

– Осуждения в нас нет, – обращается к Коул ее монашка. – Все мы совершали ужасные поступки. Все до одного.

«Ко мне это точно относится», – думает Коул.

Она проснулась в «Атараксии» рядом с пустой кроватью. Во рту пересохло, язык распух. Знакомое ощущение. Как после таблеток бензодиазепама, с которых она слезала на протяжении последних шести месяцев, разламывая их на все более мелкие кусочки, до тех пор, пока не осталась одна горькая пыль под языком, а в голове у нее прояснилось. Понимая, конечно же понимая, что произошло. Билли подмешала ей снотворное. Майлса нет. Крышка карбюратора «Лады» исчезла.

– Потому что мы должны были или считали, что должны.

Половина шестого утра. Она поняла это, даже не глядя на часы. Предрассветные сумерки, когда часовые меняются, вводят в курс дел новую смену, не смотрят на мониторы видеонаблюдения. Выяснить это оказалось совсем не трудно. Кто знал, что можно подружиться с охранницей, приготовив пирожное-пралине на чей-то день рождения? Взятка сладостями. Билли это знала.

– Все мы совершали ошибки.

Бежать по подземным коридорам «Атараксии», подняться по служебной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, к двери пожарного выхода, на которой Билли заблаговременно отключила сигнализацию.

– А что, если и вправду случится пожар? – наивно спросила Коул.

– Значит, случится пожар, – ответила Билли. Потому что именно это они и замыслили. Отвлечь внимание. Тряпка, засунутая в бензобак стоящего в поле трактора, чтобы охранницы смотрели в другую сторону.

– Вы считаете, что их нельзя обратить в истинную веру, нельзя простить.

Она проскользнула через кухню, в которой Билли пекла лакомства, чтобы задобрить охранниц, выяснить их распорядок, подготовить путь бегства, вырваться отсюда вместе с мальчиком, но не без нее, не без его матери. По плану такого не было. Коул подбежала к гаражу, ворота распахнуты настежь, внутри темно, если не считать свет в салоне «Лады», позволяющий различить силуэт ее сестры, которая возилась с бесчувственным телом, ругаясь вполголоса. И сначала Коул решила, что это мертвое тело. Оно могло быть только мертвым, такое обмякшее и тяжелое в руках Билли.

– Вы не должны страдать из-за этого. Разве вам не кажется, что мы и так уже достаточно страдали?