Анатолий Эльснер - Железный доктор

Он умолкнул наконец, а я стоял и молчал, глядя на него. Необыкновенное ощущение болезненности и какого-то неведомого мне страха охватило все мое существо. И все это странно мешалось с глухой яростью, на этот раз бессильной. Мгновениями мне хотелось броситься на него и сдавить ему горло, но тогда страшное слово, как молот, било в мой мозг – «ненормален». Во что бы то ни стало, однако же, надо было разбить своего врага, и, почувствовав внезапную энергию при этой мысли, я с резкостью, полной ядом насмешки, напал на него:

– Гаратов, вы поистине самый милейший человек, но очень странный. Посмотрите, даже из прорех вашего платья сквозит самая девственная честность.

Гаратов взглянул на меня простодушно – слово «честность» его тронуло – и, протянув свою огромную ногу, повертел ею с ее рыжим сапогом, как бы любуясь им:

– В таком случае, и из дыр моих сапог, посмотрите.

– Прекрасно вижу и лучше, нежели вы мои мысли. Вы имеете ужасный вид. Девственная честность и такая же философия скоро заставят вас ходить по улицам в таком же девственном костюме, в каком ходил Адам до изгнания его из рая.

Гаратов покраснел:

– Это ничего. Предрассудок толпы… к тому же я не беру с больных…

– И сделались предметом осмеяния.

– Меня ненавидят коллеги… но это к делу не относится, Кандинский.

– Позвольте. Здесь два представителя медицины. Одного из нас наука научила материализму в вашем смысле слова – это я; в другого вдохнула самый пламенный жар любви к ближним – это вы.

– Ошибаетесь, никакой пламенной любви нет.

– Теперь подойдемте оба к зеркалу, и вы решите сами вопрос, кто из нас более походит на смешного, странного, болезненно-чувствительного субъекта – вы или я.

– Не к чему подходить к зеркалу, – пробасил Гаратов, упрямо тряхнув косматой головой. – Вопрос можно разрешить и без этого: я, конечно. Ваша изящная наружность, элегантный костюм, манеры, исполненные грации, – все это действует подкупающе на людей, но меня этим не обманете: я вижу хорошо, что ваша совесть болезненно извращена, воображение уносит ваше «я» на гигантских крыльях, сердце опустело, как заглохший сад, а мысли долбят дыру – могилу Кандинского.

Он умолкнул, а я снова почувствовал, что во всем моем существе как бы разлилась болезнь. Осмеять Гаратова мне очень хотелось, но в то же время меня неудержимо влекло разбить его помощью моих идей. Я чувствовал, что делаю глупость, что выдаю себя с головой, как преступник, но желание доказать истинность своих мрачных воззрений разбивало волю и влекло меня дальше и дальше. И, стоя перед отвратительным человеком и внутренне рисуясь своим презрением ко всему живущему, я с увлечением стал развивать свои мысли, уходил в самую глубину их и мрачно и страшно иллюстрировал человека как автомата-машину, и неизбежный вывод получался, что весь мир его идей и чувств – колоссальный самообман, что совесть и любовь – нервы и что если природа является разрушительницей жизней, то нет основания обвинять за убийство человека, в особенности, если оно вызывается гуманной целью – сократить страдания.

Моя длинная речь лилась плавно и стройно и была проникнута презрением к ходячим мнениям людей. Минутами я останавливался, желая знать, не пожелает ли возразить что-нибудь на все это Гаратов. Но этот противный человек упрямо молчал, видимо не желая проронить ни единого слова. В конце концов я выказался вполне, или, говоря иными словами, выдал себя с головой. И когда мне нечего было уже больше доказывать, я стал смотреть на своего врага, пораженный своим собственным диким поведением, с волнением и злобой.

– Говорите же что-нибудь… О, черт возьми, хоть слово!..

Противный человек усмехнулся простодушно-лукавой усмешкой и поднялся:

– Да, вы весь раскрылись, Кандинский, и я вижу вас, как будто вы представляете собой хрустальный ящичек, в котором всякие удивительные вещи. Теперь я более богат знаниями, большое вам спасибо.

Он простодушно протянул мне свою огромную руку, но с улыбкой тонкой и лукавой. Мне хотелось броситься и задушить его, но когда он пошел к двери, у меня невольно вырвалось:

– Подождите, Гаратов!.. Еще поговорим!..

– Не беспокойтесь, прошу вас… Мы будем часто беседовать и, полагаю, придем к определенным выводам… Очень хорошо, что вы раскрылись.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату вошел фельдшер – человек маленький и горбатый. Он объявил мне, что отравилась такая-то девушка и меня ожидают для вскрытия.