Фиона Бартон - Дитя

Уилл уходит в зал суда, а я сажусь обратно рядом с Кейт, стараясь выровнять дыхание. От нашего противостояния в вестибюле я чувствую в себе приподнятость – и вместе с тем какую-то разбитость. Я вся дрожу от напряжения.

– Вы держались великолепно, – говорит Кейт. – Теперь уже все позади.

Ну, скажем, почти.

Вторник, 2 апреля 2013 года

После официального допроса в полиции я стала называть ребенка Кэтрин – в конце концов, это все же был человек. Назвала я ее так в честь Кейт. Если б не она, я до сих пор жила бы как в аду.

Пол тоже теперь называет ее Кэтрин. Дать ей имя означает, что мы можем теперь говорить и скорбеть о ней. О моем дитя. Я даже не представляла, как сильно мне его не хватало. Вроде бы эта малютка столь недолго по-настоящему, физически присутствовала в моей жизни – в точности как я у Анджелы, – однако с тех пор она сделалась частью моей жизни. Мое призрачное дитя.

Мне пришлось ждать еще неделю, чтобы узнать, что же намерена предпринять полиция. Позвонил мне насчет этого сам детектив-инспектор Синклэйр. Он сказал, что меня об этом официально известят, но он, мол, все же хочет сообщить, что нет никаких свидетельств того, будто я что-то причинила своему ребенку, и что он рекомендовал дальнейших действий не предпринимать. Сказал, что отнюдь не в интересах общества спустя двадцать семь лет привлекать меня к ответственности за чисто технические правонарушения – то есть за отсутствие регистрации рождения или официального заявления коронеру.

Я попыталась ответить что-то вроде «спасибо», но не смогла вымолвить и слова, и Пол взял у меня трубку, чтобы вместо меня их поблагодарить.

Казалось, что все теперь налаживается, как сказал Пол. Однако мы не могли как полагается проститься с ребенком до завершения судебных процессов.

Джуд судили первой. На самом деле все кончилось, толком даже не начавшись. Было заявление о признании вины, потом заключение психиатра, где говорилось, будто она полностью отдавала себе отчет, что нарушает закон. И наконец, тюремный приговор.

Когда ее уводили из зала, она посмотрела на меня. Но это была уже совсем не прежняя Джуд. От нее будто осталась одна сухая оболочка. Я кивнула, давая понять, что все поняла.

Она просила меня не навещать ее в тюрьме. Мол, это будет слишком огорчительно для нас обеих. Так что вместо этого я пишу ей туда письма.

Потом настала очередь Уилла. Тут все было прямо как в страшной истории. Анализы ДНК, вновь проделанные над крохотными останками моей малютки, подтвердили, что Уилл Бернсайд являлся ее отцом. Впрочем, когда я спросила полицейских, они уверили, что ее праху это ущерба не принесло. Они действовали очень деликатно и с ней, и со мною.

Когда я наконец, уже в январе, предстала перед судом, ноги у меня отчаянно тряслись, но я все равно очень хотела там оказаться. Чтобы дать свои свидетельские показания. Адвокат Уилла обвинил Барбару и меня, будто мы все это выдумали. С поддельным сочувствием он выложил суду мои проблемы с психическим здоровьем и стал утверждать, что мы всего лишь мстительные шлюхи. Использовал он там, конечно, совсем другие слова, но все мы поняли, что он имеет в виду.

– Я совершенно невинный человек, – провозгласил Уилл, когда дали ему слово, будто кнопочкой удаленного пульта мигом включив свою харизму.

– Едва ли вы так уж невинны, – молвил обвинитель. – Вы подтвердили, что имели сексуальные сношения с множеством женщин, включая ваших бывших студенток.

Но Уилл и бровью не повел.

– Все они были добровольные партнеры, – заявил он присяжным, снимая очки. – Но порой случается, что женщины домогаются тебя сами, а потом, если ты не отвечаешь на их письма и никак не поддерживаешь связь, берут и подают на тебя в суд.

– Однако среди них, профессор Бернсайд, были не только женщины, но и совсем девочки, – сказал обвинитель. – Мисс Мэссингхем тогда было четырнадцать, не так ли?

Этого он отрицать не мог. Кэтрин уже поведала суду свою историю.

– Те, с кем я занимался сексом, сами этого желали, – сказал Уилл, пытаясь заглянуть в глаза присяжным. – Они сами о том просили.

– Трудно об этом просить, профессор, когда тебя одурманили наркотиками, – заявил обвинитель.

– Тогда было совсем иное время. В мире было гораздо больше секса. Шли эксперименты с препаратами…

Но он наверняка уже понял, что обречен на поражение. Присяжные еще о том не знали, но Алистер Соэмс уже признался в своем соучастии и во всех подробностях изложил следователям, как они использовали «Рогипнол». Тот приятель, что доставал им «снадобье», давно уже помер, как сказал мне инспектор Синклэйр. От случайной передозировки. Ну, как говорится, что посеешь…