Агата Горай - Память без срока давности

– Я прощаю тебя, если тебе от этого станет легче.

Глаза Платона большие и печальные, я вижу в них искреннее раскаяние. Не так давно я готова была раствориться в его глазах навсегда, а этот его «полумесяц» на лице… Мне казалось, он делает нас чем-то похожими друг на друга… Но этого недостаточно для настоящего помилования. Выдергиваю непонятным образом снова оказавшуюся в цепких руках Платона собственную руку. Опустив голову, делаю шаг прочь. Он не имеет права увидеть в моих глазах боль и отчаяние.

– Лиза, мы просто не понимали, что творили! Воробьев, придурок, подсунул всем какую-то паленую дурь… Да мы не понимали, в какой вселенной находимся!

Слова Шивова вонзаются мне в спину, словно острые гвозди в крышку гроба.

– Зато я прекрасно понимаю, в какой нахожусь. – Шепчу еле слышно и ухожу прочь.

Музыка постепенно становится тише, а шаги быстрее. Мамины лодочки ужасно жмут. Останавливаюсь, чтобы освободить ноги, привыкшие к свободным мокасинам и кроссовкам, из лакового склепа.

– Да ладно вам! Позариться на Кот? Вы вообще, что ль, в хлам были?

– Ну, в хлам не хлам, а на наши возможности это не повлияло.

– Фу-у-у, ну вы и придурки!

Сначала до меня доносится возмущенный голос Бородиной, затем Темирова, а потом писк Рапунцель. Я каменею на месте. От веселой компании, спрятавшейся меж зелени от лишних глаз, меня отделяет расстояние в несколько шагов и преграды в количестве пяти туй.

– Так что, Журавлева, одна ты, выходит, школу девственницей заканчиваешь. – Тупой смешок Борисова. – Но, если есть желание, можно это исправить.

– Да пошел ты! Лучше Кот разыщи, вдруг снова повезет.

– Нет уж, одного раза более чем достаточно. Ночью ведь оно нормально все было – дырка как дырка, а когда пересекаешься с ней в школьных коридорах… Бр-р-р, аж в дрожь бросает, а мой меньший товарищ впадает в кому.

Борисов срывает звонкий смех всей компании вперемешку с «фуу» и «бее».

– А главное, явилась в школу как ни в чем не бывало. Видать, самой понравилось.

– Еще бы! Хоть узнала, что это за странное слово такое «секс» и с чем его едят.

– А тебе известно это слово, а, Аркаша?

– Представь себе, Якушев, известно. – Звучит с вызовом и гордостью. – В отличие от некоторых, которые только и могут убогих удовлетворять, а потом выдавать это за полноценный секс.

– Аркада, ну почему ты такая злая? Лизонька ведь тоже человек. Подумаешь, половину рожи псина сожрала, но ведь это всего лишь лицо, а не более важная часть тела. Правда, мальчики?

Бородина в ударе. Ее речь слаще сахарной ваты, но вся пропитана ядом. В эти минуты она гордится собой, я это чувствую, а все остальные бурно аплодируют, звонко хохочут и продолжают дальше игру под названием «Кто сможет унизить Лизу Кот еще сильнее».

– Это да, там у нее все как положено.

– Якушев, тебе-то откуда знать «как положено»?

– Смешно, Гаврилова. Ой, как смешно. Допустим, я не знаю. Может, покажешь?

– Эй, мечтатель, пора наполнить бокалы, – в игру вступает Темиров, – и хватит уже об этой ущербной. А то ведь, что пил, что нет. Протрезветь раньше времени не входит в мои планы, а образ ее симпатичного личика покруче любого вытрезвителя…

Дальше я не слушаю. Схватив в руки туфли, я убегаю.

В ту ночь я прорыдала до рассвета. Это был не первый, но последний раз, когда я позволила себе подобную слабость. Когда солнце было в зените, мне больше не хотелось жалеть себя, мне хотелось убить ИХ. Не знаю, могут ли ненавидеть смертельно раненные животные стервятников, которые, не дождавшись их последнего вздоха, принялись вырывать еще теплую плоть кусками, но моя ненависть была подобна этой (если она существует).

Школа осталась в прошлом. Поставить в этом жизненном этапе жирную точку мне помогли фотографии. Я отыскала в ящике своего стола все школьные фотографии, которые только имелись, и принялась за новый ритуал. Собственное лицо на всех снимках я уже давно уничтожила, а вот над лицами одноклассников пришлось поработать.

Я смотрела на фотографии давно минувших дней и никак не могла понять – почему одним дано все, кроме мозга, а другим только мозг и ничего кроме. Практически на всех снимках во весь рот улыбались одни и те же лица, и я с наслаждением уничтожила улыбки на каждом из них, представляя, как все эти светящиеся счастьем рожи умываются кровью.

Я не заслужила всего, что со мной произошло, но я сильнее. Я выстою. Выживу. Я не подведу старика, который в меня верил.