Агата Горай - Память без срока давности

«Здравствуй, Лиза.

На все мои письма и звонки ты не отвечаешь уже семь лет, и я к этому привыкла, но в этот раз все по-другому.

Лиза, будь милосердна хоть раз в жизни. Твой отец никогда не был идеалом, но он навсегда останется твоим отцом. Я не прошу его полюбить, я прошу приехать и проводить его в последний путь. Лиза, папы больше нет. Несчастный случай на пилораме глупо и неожиданно оборвал его жизнь (не стану вдаваться в подробности), но все мы обязаны с ним проститься.

Надеюсь, в тебе еще осталась человечность. Похороны состоятся 28 мая.

Всегда любящая тебя мама».

Смотрю на монитор и ничего не чувствую. Электронные письма от мамы приходят ежемесячно, и я привыкла читать об успехах в семейной жизни наседки Клавдии, о «счастливых» маминых буднях с козлом Марком, о погоде и многих других безразличных мне вещах, но это письмо в самом деле «другое». Оно отличается от всего прочего материнского спама уже тем, что в нем упомянут мой папаша, но даже в подобном контексте меня это ничуть не взволновало.

О-Т-Е-Ц – просто четыре буквы и пустой звук, но мама права, проститься нужно. Хотя кому это нужно? Ему было плевать на меня при жизни (мне на него, в принципе, тоже), сомневаюсь, что после смерти что-то изменилось. Я слишком ненавижу свой родной город, и желания возвращаться туда, даже по приглашению смерти, нет, но я хочу в последний раз посмотреть на человека, подарившего мне жизнь, а потом сломавшего ее, чтоб навсегда оставить в памяти образ мертвеца, который больше никогда и никому не причинит боль. Смерть еще не повод для того, чтоб тебя вдруг все полюбили.

Прихватив в непривычно длительное для нас обоих путешествие Буля, выезжаю на похороны в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое мая. Задерживаться на родине дольше двух дней не планирую, даже не подозревая, что этого окажется более чем достаточно, чтобы пробудить во мне всех дремлющих демонов.

28 мая 2012 года (двадцать четыре года)

Кладбище. Легкий дождик. Пара десятков скорбящих, в числе которых замечаю маму в траурном одеянии, сжимающую в кулаке носовой платок. Отказываюсь понимать, по какой причине она льет слезы. С лежащим в гробу мужчиной они давно и не совсем мирно разошлись. Жизнь с моим отцом не была сказочной, и одному богу известно, сколько слез впитали пол и мебель нашего дома, сколько скандалов застряло в стенах, сколько обид и взаимных укоров прогремело в свое время под крышей… Как можно оплакивать подобное? Слезы на мамином лице говорили лишь об одном – она все такая же наивная и добродушная дуреха, ведь другая бы не сумела так искренне оплакивать бывшего мужа-козла и так долго жить с настоящим мужем-мудаком. Хотя вид у нее даже в трауре гораздо лучше, чем когда она, забитая бытом, жила с отцом. Марк не превратил ее в ничто жество.

Увидеть мать не на фото странно, но мне абсолютно не хочется броситься к ней на шею с нежными дочерними объятиями. Молча прохожу к гробу. Ловлю на себе любопытные взгляды, но старательно не реагирую. Рассматриваю труп отца. Вечно молодой и вечно пьяный папаша даже на тот свет отправился с улыбкой, пусть и не такой лучезарной, как при жизни. Верхняя часть головы забинтована, что вызывает у меня ироничную усмешку – благодаря его похмелью я вынуждена много лет носить бинты и повязки на нижней части своего лица, а он проследует в ад, скрывая верхнюю его часть.

С покойниками принято прощаться, целуя их лоб или сложенные на груди ладони, но это не про меня. Беру в руки горсть влажной земли и отхожу в сторону, дожидаясь, пока все желающие сказать последнее слово успокоятся и гроб, наконец, опустят в яму.

Первая бросаю землю на крышку и спешу покинуть этот цирк с плачущими тюленями. При жизни отец не был любимчиком публики, к чему все эти лицемерные слезы? Не хотелось бы мне, чтоб на моих похоронах случилась подобная фальшь. Смотреть с небес на то, как кучка людей, считавших тебя при жизни говнюком, усердно изображает обратное у твоего охладевшего тела, не предел мечтаний. Любить и ненавидеть нужно вне зависимости от того, жив человек или мертв. Если он дерьмо при жизни, вряд ли он стал хорошим после. Ах да, я упускаю один важный момент – память нормальных людей слишком нена дежна.

– Лиза! – слышу свое имя и замираю на выходе из кладбища.

Оборачиваюсь. Позади меня стоит мама с раскинутыми в разные стороны руками, приглашая меня в свои объятия, но это не то место, где бы мне хотелось оказаться.