Татьяна Коган - Кондитер

– То есть, задушить девчонку и спалить ее тело – это не убийство?

– Нужно учитывать контекст.

– Да какой контекст при очевидном итоге? Смотри на факты!

– Факты субъективны. Иногда ты совершаешь необходимое, чтобы обезопасить себя. Делает ли это тебя убийцей?

– Да, черт возьми, и еще как! Если ты убил человека, это делает тебя убийцей!

– Если все серийные убийцы, с твоих слов, испытывают удовольствие от процесса, как назвать того, кто не испытывает?

– Лицемером, быть может? – я ответил грубовато и с опаской жду его реакции. Ему постоянно удается повернуть все по-своему, несмотря на то, что козырь на руках именно у меня.

– Лицемером люди часто называют того, чьи мотивы не могут понять, – безэмоционально произносит он.

Неужели он совсем непробиваемый?

– Расскажи мне о своих мотивах, – прошу его.

А-11 задумывается, словно прикидывает, пойму ли я его объяснения.

– Любовь.

– Любовь? – абсурдность его логики раздражает меня. То ли он троллит меня, то ли лжет самому себе. – То есть мы с тобой делаем одно и то же, но при этом ты эдакий рыцарь в поисках вечной любви, а я гребанный псих?

– Мы не делаем одно и то же, – ни один мускул не дрогнул на его лице. Его выдержка нервирует и восхищает.

– Ладно, хорошо, – покорно киваю я. – У меня будет еще один вопрос.

А-11 молчит, и я продолжаю:

– Во всей истории с Лизой, – чисто гипотетически, разумеется – какой у тебя был любимый момент? И прошу, только не говори чушь вроде той, что в любви ценны любые моменты.

А-11 ухмыляется – я впервые вижу у него намек на улыбку, и едва не надуваюсь от гордости, что смог развеселить маньяка.

Он надолго умолкает, и я не рискую нарушить тишину. Когда он заговаривает, я внутренне выдыхаю: я боялся, что он снова откажется ответить на мой вопрос.

– Я вывез ее в лес.

Слушаю, затаив дыхание.

– Остановил машину на пустынной дороге, была ночь. Я знал эту местность, до населенного пункта не близко, в это время нет случайных машин. Развязал ей руки, сказал, что отпускаю. Мы были вместе уже какое-то время, и она мне не поверила. Я убедил ее, что она может уходить. И она ушла.

Я сглатываю, боясь упустить хоть слово. А-11 говорит сухо, будто конспект читает.

– Я сел в машину и уехал. Она так думала.

Что-то в его лице неуловимо меняется. Как будто восковая маска, не выражающая никаких эмоций, вдруг начала подтаивать и оплывать, обнажая истинное лицо. Уголки рта напрягаются, растягивая губы в тонкую полоску. Ноздри еле заметно трепещут. В стеклянных глазах мелькает что-то похожее на эмоции.

Я забываю, как дышать. Я присутствую при священнодействии – когда дверь вольера приоткрывается и из темноты на свет выглядывает звериная морда.

А-11 переплетает пальцы – с такой силой, что белеют костяшки.

– Она бежала, с каждой минутой веря в собственное спасение. Она возрождалась. Я ехал следом, в сотне метров, не зажигая фар, следя за ней в бинокль ночного видения. Когда она полностью прониклась ощущением свободы, я прибавил газу и нагнал ее.

Теперь А-11 уже открыто улыбается – и его улыбка до чертиков пугает меня. В его облике столь чудовищный диссонанс, как если бы добрый дед Мороз – с заиндевелой бородой и ласковыми глазами – явился на праздник, держа в руке отрубленную голову вместо мешка с подарками.

– Она кричала. Все возведенные ею защиты рухнули, она снова стала собой настоящей: открытой, честной, искренней. Она была прекрасна. Уязвима. Мне хотелось смеяться от счастья – я так давно не видел свою девочку такой живой.

А-11 осекается, решив, что сказал лишнего – и мгновенно возвращается в свое привычное, полу-отмороженное состояние. Снова вместо живого лица – непробиваемая, нечитаемая маска. И мертвые, куриные глаза.

Фух, вот это шоу. Меня потряхивает. Наконец-то я действительно увидел в нем своего. Я долго и мучительно долбился в ледяную стену, и та дала трещину, когда надежда почти исчезла. Он, оказывается, тот еще пси-садист. Красава.

– Почему ты начал писать? – я пытаюсь продолжить беседу, но похоже, запал у моего ментора кончился.

Он выдает мне пищу, как тюремный надзиратель, строго по регламенту, отмеряет порции, чтобы я и не сдох, и не набрался сил для бунта. Что ж, пока играем по твоим правилам, Александр Александрович. Поглядим, за кем останется последнее слово.

Я подбрасываю его до метро, – свой адрес он скрывает, как будто я не могу выяснить при большом желании. Нанять детектива, организовать слежку – всего-то делов. Но коль уж мы играем по-честному (почти), то лучше придерживаться правил.