Татьяна Коган - Кондитер

Но сегодня мне хочется другого: находиться в компании своего нового друга и делиться с ним сокровенным. Конечно, вся это игра в приятелей шита белыми нитками и напоминает буффонаду. Но иногда совсем неважно, с чего начать, главное запустить процесс, а вырулить в нужную колею нетрудно при должном умении.

Несмотря на нашу схожесть, мы во многом сильно отличаемся. Он ни шагу не ступит без продуманного плана. Я тоже не бросаюсь в омут с головой, но гораздо легче импровизирую, принимаю спонтанные решения. Я могу ввязаться в бой, имея лишь общее представление, и далее ориентируюсь по ходу дела. А-11 намного осторожнее и консервативнее.

Он сдерживается изо всех сил, чтобы не послать меня. Я это отлично вижу, как вижу и то, как отчаянно он нуждается в надежде. Крепко залип он на эту дамочку, Гончарову. Незавершенный гештальт – страшная штука, отнимает волю даже у лучших из людей. Это играет мне на руку. Я веду себя неосмотрительно, обнажаясь перед ним, как портовая шлюха, но других путей вызвать его доверие не существует. Он должен понять, что я не забавляюсь и серьезно настроен на долгое и плодотворное сотрудничество. Кам он! Рыбак рыбака, верно? Мы должны держаться вместе! Нам есть, что дать друг другу.

Я бросил себе дерзкий вызов. Господь творил шесть дней. А мне предстоит уложиться в три. Я мобилизовал все ресурсы, я почти не материален от распирающей меня энергии. Меня подташнивает от страха и волнения; это состояние чем-то похоже на испытываемое во время убийства, только без эротической составляющей. Моя жизнь меняется, я тонко чувствую это. Внешних проявлений нет, все процессы идут внутри – и мое тело едва справляется.

Только бы все получилось. Третий день будет самым сложным. Я уже снял новый коттедж. В тот, где я расправился с крошкой Мэри, решил не возвращаться. Появление незваных гостей смутило меня, и повторения я не хочу.

Новое место подходящее, на отшибе, есть изолированные комнаты. Я представляю, как разыграю свою главную карту, и мой пульс мгновенно ускоряется. Нервишки совсем расшалились. Я перехожу в высшую лигу, а значит, обязан прыгнуть выше головы.

Луна выжигает мои глаза. Теперь это не мяч, а допросная лампа, направленная в лицо узника. Я кладу подушку себе на голову, закрываясь от назойливого света, и перестаю дышать. Тридцать секунд. Шестьдесят. Сто двадцать. На черном фоне мельтешат яркие пятна. Я начинаю падать в бездонный удушливый колодец, ощущая, как немеют мои пальцы, шея, позвоночник…

Сбрасываю подушку с лица, судорожно втягивая воздух. Подпрыгиваю на кровати, включаю лампу и сажусь за стол. Не до сна сейчас, хоть ты сдохни. Открываю альбом, беру карандаш и несколько мгновений задумчиво гляжу в пространство. А потом начинаю рисовать.

Я ложусь под утро, когда льющийся в комнату серый сумрак сменяется на розовые всполохи зимнего рассвета. Перед тем, как отключиться, я ловлю себя на том, что хочу увидеть его собаку.

– Хочу увидеть твою собаку.

– Она не любит незнакомцев.

– Я представлюсь.

А-11 колеблется. Он старается не нарушать договоренности, но похоже, я вторгаюсь в личное пространство. Собака – это почти семья.

Мы сидим в моей тачке, для которой он слишком велик. Я более спортивный, подтянутый, а он тяжелее и шире в плечах. Ему подошел бы большой внедорожник с мощным мотором, но я даже не уверен, водит ли он машину. Я вообще ни хрена о нем не знаю.

– Это плохая идея.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Как скажешь.

Вчера я малость передавил. Сегодня я просто лапочка.

– Можно задать вопрос?

А-11 подозрительно косится на меня, чуя подвох в этой неожиданной робости.

– Задавай.

– Когда и как ты понял, что хочешь убивать?

– Я никогда не хотел убивать, – холодно отзывается он.

– Хорошо, перефразирую. Персонаж твоих рассказов. Как он осознал свои потребности? Как отрефлексировал тягу лишить человека жизни?

– Не было и нет никакой тяги.

Я хмурю брови:

– Зачем ты снова это делаешь?

– Что?

– Прикидываешься дураком.

– Не понимаю, о чем ты.

– Господи, да я же тебе всю подноготную выложил, ты меня полиции можешь сдать со всеми потрохами, – я начинаю злиться и кусать губы. – Ты можешь проявить щедрость и просто ответить на вопрос – хотя бы раз?

– Я ответил, – невозмутимо говорит он. – Ты так зациклен на том, что мы близнецы, что отказываешься слышать то, что противоречит твоей теории.

– Поясни, – я сижу в пол-оборота и не свожу с него глаз. Внутри меня закипает густое, тягучее раздражение.