Татьяна Коган - Кондитер

– Я понимаю, тебе трудно забыть старый образ жизни, – его голос звучит почти по-человечески, но лицо по-прежнему неживое. – Люди всегда противятся новому.

Соню начинает тошнить от безысходности. На долю секунды у нее мелькает малодушное желание умереть, только бы не видеть это ненавистное неподвижное лицо – но почти сразу же негодование пересиливает. Она должна выжить! Каких бы усилий это ни стоило!

– Что ты называешь новым? – Соня брезгливо поводит плечами и это движение дается ей так тяжело, словно со всех сторон тело сдавливает толща воды. – Эту вонючую нору, куда ты меня засунул? Я удивляюсь, как у меня еще вши не завелись.

– Я могу обрить тебя на лысо. Это уменьшит твое беспокойство относительно насекомых?

– Ты издеваешься? Или предлагаешь от чистого сердца? Хотя погоди, какое сердце? У тебя же его нет! Нет никакого сердца! – Соня неожиданно ловко вскакивает, выбивает ногой табуретку, сбрасывая Чудовище на пол и почти успевает схватиться за ручку двери, когда ее лодыжку сдавливают тиски его пальцев. Она кричит изо всех сил на какие способна, кричит, понимая, что никто не услышит, и чуда не произойдет, кричит от переполняющей ее ненависти.

Он хватает ее поперек туловища, полностью обездвиживая, и поднимая на руки с такой легкостью, словно она совсем ничего не весила. У нее истерика, она дергается, визжит, захлебываясь и срывая связки, – пока он не опускает ее на тахту и не сдавливает горло, перекрывая доступ кислорода. Она моментально затихает, беззвучно открывает рот в надежде глотнуть воздух, и это длится нескончаемо долго, вечность за вечностью, и последнее, что Соня видит перед тем, как отключиться – его внимательные, вязкие, как болото, глаза.

Бороться бессмысленно. И надеяться на спасение тоже. Все тело болит – нет ни одного места, к которому не больно прикоснуться. Из разбитой губы течет кровь, Соня прижимает к ранке кусок простыни и смотрит в одну точку, раскачиваясь из стороны в сторону.

Тот захолустный поселок, в который ездил Сэмми… Наверное именно там она сейчас и находится. Эта мысль кажется важной, но усталость туманит разум, погружая Соню в состояние тяжелого, не приносящего облегчения полусна.

Она то пробуждается, то снова впадает в дремоту, и в какой-то момент грани реальности расплываются, расширяя ее персональную темницу до гигантских размеров. Соня ощущает себя крохотной тусклой точкой в бесконечном черном пространстве, лишенном цветов, звуков и запахов… Она парит в невесомости, теряя связь с прежним «я», забывая то, что некогда составляло ее личность. Собственные мысли отделяются от нее, (она чувствует, как пустеет голова) и уносятся вдаль черными гребнями волн, растворяются в бескрайнем сумрачном океане.

Наверное, она достигла своей предела. Любого можно сломать, она не исключение. Ее психика больше не способна выдерживать давление – и тело тоже. Соня чувствует, как ее организм начинает разрушаться подобной старой стене, от которой по кусочку отваливается штукатурка и ширятся трещины.

Это неправильно.

Совсем недавно – в прошлой жизни – она была молода и полна сил. К горизонту бежали тысячи дорог, – одна увлекательнее другой – а Соня свернула на тупиковую. Неужели это конец? И если конец, то почему не пугает?

Краем уха Соня улавливает шум за стеной и с безразличием думает, что Чудовище возвращается. Она больше не боится его. Все внутри нее словно выгорело, отболело. Осталась лишь наполненная призраками оболочка. Веки закрываются сами собой, и нет никаких сил противиться этому.

Шум нарастает, и ускользающим сознанием Соня отмечает, что эти звуки совсем не похожи на те, к которым она привыкла за последние недели.

Дверь сотрясается под ударом, в комнату врываются темные фигуры – их почти не видно от слепящего глаза света. Она успевает различить автоматы, прежде чем слышит крики:

– На пол! Лежать!

Кто-то набрасывается на нее, заваливает носом в пол. По телу шарят руки – ее обыскивают, потом вздергивают на ноги, ведут куда-то на свет. Одуряющий свежий воздух кружит голову; рассудок отказывается верить, что все кончено, что это не сон, не галлюцинация. Ее действительно спасли, господи, спасли!

Изображение перед глазами плывет, реальный мир столь ярок, столь насыщен красками, что причиняет боль. Соня узнает униформу медиков «Скорой помощи», ее о чем-то спрашивают, но она с трудом улавливает суть вопросов и отвечает автоматически, односложно. Все ее внимание отнимает одна навязчивая, пульсирующая на подкорке мысль: где собака? Почему не видно собаки?