Линкольн Чайлд - Синий лабиринт

– Сорок пять швейцарских франков.

Продолжая преграждать полицейскому путь, американец с нарочитой медлительностью вытащил из кармана пиджака бумажник и отсчитал деньги.

– Я не принимаю штрафы, месье, – сказал полицейский. – Вы должны прийти в…

Американец внезапно резкими движениями принялся рвать банкноты – надвое, натрое, на четыре части, – пока в его руках не остались лишь маленькие квадратики. Он швырнул их в воздух, и они разлетелись, как конфетти, осыпав фуражку и плечи полицейского. Габлер, раскрыв рот, наблюдал за происходящим. Прохожие и другие посетители кафе, сидящие на террасе, были в неменьшей степени поражены таким развитием событий.

– Месье, – сказал полицейский, покраснев еще больше, – вы явно находитесь в состоянии опьянения. Я должен потребовать, чтобы вы не садились за руль, иначе…

– Что «иначе»? – презрительно спросил американец. – Вы выпишете мне штраф за то, что я в состоянии алкогольного опьянения мусорю на улице? Смотрите внимательнее, любезный, сейчас я перейду улицу вот прямо здесь. Тогда вы сможете выписать мне штраф и за переход улицы в неположенном месте в состоянии алкогольного опьянения. Или нет, дайте угадаю: вы не наделены полномочиями для наложения столь тяжелого наказания. Для этого нужен настоящий полицейский. Позвольте вам посочувствовать! «Или в сердце мне вонзенный клюв не вынешь с этих пор?» [62]

Пытаясь держаться с достоинством, дорожный полицейский принялся набирать номер на сотовом. В этот момент американец оставил свои неожиданные клоунские выходки и на сей раз извлек из кармана другой бумажник. Габлер увидел какой-то значок. Американец несколько мгновений держал его перед глазами дорожного полицейского, потом спрятал в карман.

Манеры дорожного полицейского тут же изменились. От высокомерно-официального, бюрократического поведения дорожного полицейского не осталось и следа.

– Сэр, – сказал он, – вы должны были с самого начала сообщить мне об этом. Если бы я знал, что вы здесь с официальной миссией, я бы не стал выписывать штраф. Но это не извиняет…

Американец наклонился к невысокому полицейскому:

– Вы не понимаете. Я здесь не с официальной миссией. Я простой путешественник, остановился выпить на посошок по пути в аэропорт.

Дорожный полицейский пошел на попятную. Он посмотрел на «ламборгини», на квитанцию, медленно трепещущую под дворником на ветерке, гулявшем по Плас-дю-Сирк.

– Позвольте мне забрать квитанцию, месье, но я должен попросить вас…

– Не забирайте квитанцию! – рявкнул американец. – Даже прикасаться к ней не думайте!

Полицейский, совершенно запуганный и запутавшийся, повернулся к человеку в черном:

– Месье, я не понимаю.

– Не понимаете? – Голос американца с каждым словом становился все холоднее. – Тогда позвольте мне объясниться словами, которые, я надеюсь, понятны даже самому зачаточному интеллекту. Я решил, что хочу иметь эту квитанцию, мой добрый льстец. Я собираюсь оспорить этот штраф в суде. И если я не ошибаюсь, это означает, что вы тоже должны будете появиться в суде. И тогда я с огромным удовольствием объясню судье, адвокатам и всем, кто придет на заседание, какое вы позорище в человеческом образе. Позорище? Видимо, я преувеличиваю. Позорище – это, по крайней мере, нечто крупное, по-настоящему крупное. А вы… вы пигмей, сушеный коровий язык [63], геморрой в заднице человечества. – Неожиданным движением американец сбил фуражку с головы полицейского. – Да вы посмотрите на себя! Вам никак не меньше шестидесяти. А вы здесь выписываете штрафы за неправильную парковку, чем занимались, вероятно, и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Вы, должно быть, прекрасный работник, крайне эффективный, и ваше начальство просто не отваживается вас повышать. Я приветствую замечательную всеобъемлемость вашего занудства. Воистину, какое чудо природы человек! [64]Но все же я чувствую, что вы не вполне довольны вашим положением: красноватый нос и лицо свидетельствуют о том, что вы нередко топите свои печали в вине. Вы не согласны? Я вижу, что не согласны. И ваша жена тоже не очень этим довольна. О, в ваших рыщущих повадках, в вашем нахальном самодовольстве, которое тем не менее тут же сдается превосходящей силе, я вижу истинного Уолтера Митти [65]. Что ж, если это вас утешит, я, по крайней мере, могу предсказать, что будет начертано на вашем надгробии: «С вас сорок пять франков, месье». А теперь, если вы будете так добры и отойдете от моей машины, я поеду в ближайшее полицейское отделение и обеспечу… и обеспечу…