Джулия Хиберлин - Бумажные призраки

Энджелоу и Фрост, Хьюз и Дикинсон. Они помогали ему не сойти с ума на работе – напоминали о радостях и печалях человеческой жизни, давали понять, что все наши судьбы сплетены в единый бесконечный узор, прекрасный в своем несовершенстве. На протяжении нескольких лет Энди и горстка поэтов были моими лучшими психотерапевтами.

В тот вечер на парковке, пока я пыталась как-то справиться со стыдом и негодованием, он повел себя благородно. Перечислил все причины, по которым нам нельзя быть вместе (можно подумать, я сама о них не знала!), привел множество разумных доводов.

У него есть девушка. Я слишком молода. Это непрофессионально с его стороны и ничем хорошим не закончится. Он не сможет беспристрастно и объективно вести расследование. Причинит мне боль. Его вышвырнут с работы. Мои родители будут в бешенстве. Он черный, я белая, и за это его прикончит родная мать (если ее не опередит какой-нибудь нарк, обозлившийся на всех копов мира). Последние слова он произнес с улыбкой – хотел меня насмешить. Но я не засмеялась, потому что это было не смешно.

Полгода спустя мы встретились снова. Помню, я тогда подумала, что моей сестре было бы двадцать шесть – в таком возрасте уже не зазорно лезть к мужчине с поцелуями.

В тот вечер я одевалась особенно тщательно. Пусть я была ему не нужна, но мне хотелось выглядеть желанной. Поэтому – тонкое кружево, голые ноги, распущенные волосы и терпкий шампунь, голубая подводка вокруг дымно-зеркальных глаз, которые притягивали одних людей и отталкивали других.

Нет, я не чувствовала себя девятнадцатилетней дурочкой. Рядом с Энди я чувствовала себя неотразимой, словно бы наэлектризованной. В тот день я прикоснулась к нему лишь раз – положила руку на плечо. И он поморщился. Я молча упивалась своим могуществом.

Стихотворение Уолта Уитмена, которым он решил разбавить наш вечер, было лишено сексуального подтекста, но вселяло надежду. Каждый кубический дюйм пространства – чудо . Я в ответ процитировала собственные стихи о близняшках, написанные задолго до исчезновения сестры. Две маленькие девочки играют в темноте. Вокруг – чудовища .

На сей раз, проводив меня до машины, он сам сел за руль и отвез меня к себе домой. По дороге мы не разговаривали, но крепко держались за руки. Оба прекрасно понимали, чем закончится вечер.

А потом Энди начала грызть совесть. Он думал, что ломает мою жизнь. Но в этих отношениях эгоисткой была я, не он. Моя жизнь и так была сломана. Я прикладывала все усилия, чтобы усложнить ему расставание. Когда мы лежали рядом – я куталась в нем, как в самых прекрасных стихах, а он умолял меня отпустить сестру и начать новую жизнь – то были единственные мгновения, когда я всерьез об этом задумывалась.

Спустя двадцать семь дней он перестал звонить. Без объяснений. В них и не было нужды, он сто раз уже все объяснял. Я отпустила Энди. Я не хотела ломать ему жизнь.

Прошлым летом, в июле, спустя три года молчания, он вдруг позвонил и пригласил меня в ресторан. Причину не назвал, хотя обычно у него в запасе были сотни разумных причин. Я пришла. И заказала ядреный «Лемон дроп мартини». В тот вечер Энди показался мне встревоженным. Расспрашивал о моей жизни, о поисках сестры, о синяке на моем правом колене.

Чуть позже он поцеловал этот синяк.

Пока он спал, я залезла в его телефон и нашла несколько паролей, которые позволили мне добыть необходимую информацию. На его ноутбуке я обнаружила файл, посвященный Рейчел. От вида иконки с именем сестры у меня защемило сердце. Значит, Энди не сдался. Файл открывали три дня назад. Его я тоже скопировала на флешку.

Энди еще спал, когда я вышла из гостиничного номера.

Час спустя он поменял все пароли.

Почти ничего нового я не узнала, а потеряла очень много.

Теперь я это понимаю – теперь, когда он стоит в четырех футах от меня, а я смотрю на него, живого, такого красивого и настоящего, что дух захватывает.

Барфли неумолимо и ритмично скребется в дверь ванной. Скрип-скрип. Энди направляет пистолет на дверь.

Вот теперь мне по-настоящему страшно. Мысль о том, как пули разорвут в клочья хлипкую дверь, вселяют ужас. Я хватаю Энди за руку.

– Там моя собака, а не Карл! Убери пистолет. Пожалуйста. Здесь никого нет.

– Покажи! – Он стряхивает мою руку.

– Это моя собака, – повторяю я, открывая дверь.

Барфли выскакивает из ванной прямо на Энди – резво и прытко, словно шрам у него не настоящий, а нарисованный. Я свистком подзываю пса к себе и молча слушаю, как Энди открывает плексигласовую дверь душа. Выучка, ага.