Джулия Хиберлин - Тайны прошлого

Несмотря на свое название, Пондер, [1] Ponder ( англ .) — обдумывать, размышлять. ( Примеч. пер. ) штат Техас, с населением одна тысяча сто один человек, не лучшее место для размышлений. За исключением четырех месяцев в году, здесь слишком, мать его, жарко, чтобы думать.

Но это хорошее место для того, чтобы затеряться. Как сделала моя мама тридцать два года назад. И тот факт, что она успешно скрывала это от всех, кто ее любил, делает ее чертовски хорошей лгуньей. Не знаю, что это говорит обо мне.

В детстве бабушка предсказывала мне будущее, чтобы удержать на месте. Я очень живо помню тот августовский день, когда красный столбик термометра на заднем крыльце дополз до отметки сорок. Пот щекотал меня под коленками, тонкий хлопковый сарафан прилипал к спине. Мои ноги болтались туда-сюда под кухонным столом, не доставая до пола. Бабушка лущила фасоль в размеренном, успокаивающем ритме. Я смотрела на высокий стеклянный графин с ледяным чаем, в котором плавали листики мяты и четвертинки лимона, и жалела, что не могу в него нырнуть. Бабушка обещала, что гроза из Оклахомы собьет жару после обеда. Вентилятор сдувал со стола карты, а я хихикала и прихлопывала их на место.

Те предсказания давно позабылись, но я до сих пор помню надрывную радость моей мамы, которая играла концерт Баха, послуживший фоном для нашего разговора.

Два года спустя, худший день моей жизни. Я помню в основном холод. Мы с бабушкой стояли в затемненной приемной похоронной конторы, и кондиционер над окном гонял по моим рукам мурашки. Лучи сентябрьского солнца пытались пробиться сквозь шторы. Снаружи было около тридцати градусов жары, но я мечтала о шубе. Мне хотелось лечь и больше никогда не вставать. Бабушка сжала мне руку, словно прочитав мои мысли. Мерле Хаггард просигналил нам из своего пикапа и скрылся. Я могла слышать, как в соседней комнате плачет мама.

Вот такой я и помню маму — присутствующей, но отсутствующей.

Я не такая. Когда я рядом, люди обычно в курсе.

Мне говорили, что у меня странное имя для девушки, что я любопытная, что я слишком хрупкая, чтобы носить пистолет. Первые два утверждения — правда.

Мне говорили, что странно любить одновременно Вивальди и Джонни Кэша, что я слишком белая для Техаса, слишком стройная для любительницы фаст-фуда, что мои волосы слишком длинные и прямые, что выгляжу я как балерина из Нью-Йорка, а не как бывшая чемпионка ковбойских чемпионатов. (В Техасе Нью-Йорк — всегда ругательство.)

Мне говорили, что моей сестре Сэди и мне не стоило бить Джимми Уокера в пятом классе, потому что он до сих пор плачется об этом психологу.

Мне говорили, что детство в Пондере должно было быть идеальным, с белым штакетником и всякими такими делами. Я отвечала, что лучше знакома с колючей проволокой и могу подтвердить это шрамами на животе.

Я очень рано узнала, что в мире все не такое, каким кажется. Милый мясник из «Пиггли Виггли», который оставлял кости для наших собак, избивал свою жену. Младшая сестра королевы школьного выпускного на самом деле была ее дочерью, которую та родила в седьмом классе. Вот какова жизнь.

В городках вроде Пондера все знают твои секреты. По крайней мере, так я думала раньше. Я никогда не считала свою маму, легендарную пианистку Первой баптистской церкви Пондера, женщиной, которой есть что скрывать. Я никогда не думала, что, вскрыв письмо от незнакомки, я потяну за нить, которая распустит целый гобелен. Что однажды в поисках правды я буду перетряхивать все воспоминания до единого.

Письмо пришло пять дней назад, и я перечитала его сорок два раза. Оно было розовым и пахло духами незнакомой мне женщины. Его доставили в среду, прямо в папин кабинет, вместе с приглашением от «Докторов Без Границ» и брошюрой новой выставки в музее Амона Картера.

Папин секретарь, Мелва, бывшая учительница и вдова лет, пожалуй, семидесяти, выбрала это письмо из пачки как нечто такое, что мне стоит прочитать. Личное, сказала она. Не отпечатано на компьютере. Открытка с соболезнованиями, наверное, потому что это один из тех немногих случаев, когда люди до сих пор считают нужным писать от руки.

Когда я открыла конверт и пробежала глазами строки, выведенные аккуратным женским почерком, подо мной качнулась земля. Дрожь зародилась внизу, у пальцев ног, и поднялась до самого сердца, хоть я и не поняла, почему письмо произвело на меня такой мгновенный эффект.