Джон Вердон - Не буди дьявола

У Гурни возникло что-то вроде предчувствия. А может быть, он достаточно хорошо знал интонации Хардвика, чтобы услышать в них весть о смерти. Он слушал и ждал.

– Лила Стерн. Жена дантиста. На полу в прихожей. Ножом для льда в сердце. Трое теперь, шестеро тогда. Всего девять. И конца-краю не видно. Подумал, ты захочешь узнать. Никто ж не удосужится тебе сказать.

– Господи. Воскресенье, понедельник, вторник. Каждую ночь.

– Так кто же следующий? Ваши ставки на среду? – Хардвик снова сменил тон – и цинизм его интонаций корябнул Гурни, будто ногтем по классной доске.

Он понимал, что в полиции не обойтись без черного юмора, но Хардвик зло шутил и там, где можно было обойтись. Отчасти поэтому Гурни так на него реагировал, хотя тут было что-то еще: на каком-то глубинном уровне Хардвик напоминал ему отца.

– Спасибо за информацию, Джек.

– Ну, на то и нужны друзья.

Гурни вернулся в дом и остановился посреди кухни, пытаясь как-то переварить все сведения, свалившиеся на него за последний час. Он стоял рядом с буфетом. Свет был включен, и потому не было видно, что происходит снаружи. Гурни выключил свет. Луна была почти полной – самую малость ущербный диск. Ее света хватало, чтобы посеребрить траву и придать отчетливости черным силуэтам деревьев. Гурни прищурился и как будто различил даже хвойную бахрому тсуговых веточек.

Вдруг ему показалось, что там что-то движется. Он затаил дыхание и наклонился поближе к окну. Облокотился о буфет и тут вскрикнул, ощутив острую боль в правом запястье. Еще не успев посмотреть, он понял, что случайно положил руку на острый как бритва наконечник стрелы, что лежала на буфете уже неделю. Наконечник глубоко вошел ему в руку. Когда Гурни включил свет, по его раскрытой ладони на пол капала кровь.

Не в силах заснуть, несмотря на крайнюю усталость, Гурни сидел за столом в полутемной кухне и глядел в окно на восточный хребет. По небу расползался болезненно бледный рассвет, похожий на болезненное состояние его ума.

Ночью Мадлен, проснувшись от его крика, отвезла его в медпункт Уолнат-Кроссинга.

Она просидела с ним в медпункте четыре часа, хотя на самом деле они обернулись бы меньше чем за час, если бы в медпункт не приехали три скорые с пострадавшими в трагикомической аварии. Пьяный водитель сшиб билборд, и тот послужил трамплином для мчащегося мотоцикла, так что он взлетел и приземлился на капот встречной машины. По крайней мере, так об этом рассказывали друг другу врачи выездной бригады и отделения неотложной помощи, стоя рядом с боксом, где Гурни ожидал перевязки.

Не прошло и недели, а он уже снова в медпункте. Что само по себе не радовало.

Он видел, что Мадлен бросает на него взволнованные взгляды – и по дороге в медпункт, и во время ожидания, и на обратном пути, но они почти ни о чем не говорили. А если и говорили, то о боли в руке, о дорожном происшествии и о том, чтобы убрать чертову стрелу куда подальше.

Гурни было о чем рассказать помимо этого – возможно, и нужно было рассказать. О маячке в машине Ким. О маячке в его собственной машине. О новом убийстве. Но обо всем этом он молчал.

Свое молчание он объяснял нежеланием расстраивать Мадлен. Но какой-то голос в голове возражал: на самом деле он хотел избежать споров и тем самым не связывать себе руки. Он решил, что скрывает правду только до времени, не лжет, а просто оттягивает признание.

Они вернулись домой за полчаса до рассвета, и Мадлен пошла спать с тем же встревоженным выражением лица, которое Гурни то и дело видел у нее в эту ночь. Не в силах заснуть из-за перевозбуждения, Гурни сел за стол и стал думать, что означают для него события, о которых он решил не говорить, и в первую очередь – новое звено в цепочке убийств.

Он знал, что есть разные способы поймать убийцу, но мало какие подходят, если убийца умен и владеет собой. А Добрый Пастырь был, возможно, самым умным и хладнокровным из убийц.

Оставался единственный способ его вычислить – масштабная организованная операция правоохранительных органов. Нужно было заново и скрупулезно пересмотреть все первоначальное дело. Привлечь огромное число сотрудников. Добиться разрешения начать все с чистого листа. Но в нынешних обстоятельствах на это нечего было надеяться. Ни ФБР, ни полиция не способны были свернуть со старой колеи на верный путь. Ведь они сами укатывали эту колею целых десять лет.

Так что же делать?

Поруганный и оплеванный, подозреваемый в мошенничестве, с клеймом ПТСР на лбу, что, черт возьми, мог он сделать?