Джон Вердон - Зажмурься покрепче

Он с восхищением смотрел на свое отражение в зеркале и был абсолютно доволен собой — своей жизнью, своим умом, — хотя слово «ум» теперь не в полной мере описывало его дарование. Оно стало гораздо более всеобъемлющим, нежели просто ум. Скорее, это было совершенное понимание всего, выходящее далеко за рамки когнитивных возможностей простых смертных. Он любовался своей улыбкой, и та становилась все шире в процессе размышлений, которые он представлял записанными курсивом по мере того, как они проносились в его голове. В обретенной им проницательности покоилась великая сила, которую он сейчас ощущал буквально физически и которая позволяла постичь любое явление в мире людей. Последние события подтверждали, что эта сила — реальна.

Для начала его попросту не сумели поймать. Он перевернул весь мир — и спустя без малого двадцать четыре часа не только по-прежнему находился в безопасности, но и становился все менее и менее уязвимым. Он позаботился о том, чтобы не оставить следов, и теперь никакая на свете логика не могла привести следствие к нему. Никто его не искал, никто не подозревал. Следовательно, уничтожение самоуверенной твари можно было считать успешно свершившимся.

Все прошло строго по плану — гладко, последовательно… именно последовательно. Все, как он и ожидал. Ни препятствий, ни сюрпризов. Хотя его смутил тот звук… что это могло быть? Хрящ?.. Наверняка. Что же еще. Такая мелочь — непонятно, почему она так крепко запомнилась. Впрочем, вполне вероятно, что сила и глубина впечатления были обусловлены его сверхъестественной восприимчивостью. За все приходится платить.

Он был уверен, что еле слышный хруст однажды забудется, как и вид крови, который уже начинал постепенно стираться в памяти. Теперь важно думать о будущем. Помнить, что все преходяще. Даже после самого долгого дождя рябь на воде стихает.

Сентябрьское утро выдалось настороженно тихим, словно мир был подводной лодкой, заглушившей двигатели для обмана вражеских радаров. Окрестный пейзаж был неподвижен и будто подавлен; природа затаилась, словно перед бурей, все было пронизано молчанием — глубоким и непредсказуемым, как океан.

Лето выдыхалось на глазах. Засуха неумолимо вытягивала жизнь из травы и деревьев. Темнеющие листья уже тихо опадали с кленов и буков, золотой осени не предвиделось.

Дэйв Гурни стоял на кухне, оформленной в деревенском стиле, и рассеяно смотрел на открывающиеся за французскими дверями сад с опрятным газоном и огромный луг, простирающийся до самого пруда и красного сарая. Его терзало смутное недовольство. Взгляд рассеянно скользил, задерживаясь то на грядке со спаржей, то на желтом бульдозере у сарая. Утренний кофе, который он неспешно потягивал, почти остыл.

Удобрять или не удобрять — вот в чем вопрос. Если и не главный, то первый пришедший на ум. И если удобрять, то чем: использовать свой компост или покупной? Мадлен заставила его пересмотреть кучу веб-сайтов, которые в один голос заявляли, что правильное удобрение декоративного аспарагуса — ключ к успеху в его выращивании, но Гурни все еще было неясно, нужно ли добавить к прошлогодней порции компоста свежую.

В последние два года, что они жили в Катскильских горах, он искренне пытался разобраться в садово-огородных делах, которые так увлекали Мадлен, но неизменно мучился сомнениями по поводу такого образа жизни. Он не жалел, что купил этот дом с пятнадцатью акрами окрестной красоты, это определенно было удачным вложением. Но решение покинуть Департамент полиции Нью-Йорка и уйти на пенсию в сорок шесть лет все еще тяготило его. Ему не давала покоя мысль, что он слишком рано променял значок детектива первого класса на помещичий быт.

Будто нарочно подтверждая эту догадку, его постоянно преследовали неприятности. Например, после переезда в этот райский уголок у него начал дергаться левый глаз. И, к его собственной досаде и к возмущению Мадлен, после пятнадцатилетнего перерыва он снова начал курить. Но это были мелочи в сравнении с историей, о которой они теперь старались не вспоминать. Всего год спустя после выхода на пенсию он ввязался в расследование зловещего дела Меллери.