Игорь Фёдоров - Волк

Он вытер рукавом глаз и посмотрел на этот новый мир, в который ему предстояло окунуться. Он вспомнил, что сутки назад у него была совсем другая жизнь. Разгильдяйская, развеселая, но вполне сносная. А теперь он калека, без друзей, без дома. Он все это вспомнил лишь на мгновенье, чтобы больше никогда не вспоминать. И не спеша побрел по дну оврага, намереваясь выйти из него, когда склон будет более пологим. Сейчас у него попросту не хватит сил вскарабкаться наверх. А когда он вышел на поверхность, то вдруг вспомнил, что пистолет остался далеко позади. Солнце всходит, глаз видит, и его можно было найти. Но возвращаться он не стал. Пусть лежит там же, где и его прошлая жизнь — в прошлом. Единственное, что его беспокоило в данный момент — не занес ли этот блохастый ублюдок какую-нибудь заразу. Помереть от заражения было бы очень унизительно, учесть, через что он прошел за последние несколько часов. В своем далеком детстве Тимофеев дважды прошел через заражение крови (не надо было залезать в чужой дом, где полным-полно ржавых гвоздей и не стоило дразнить бездомную собаку), и он ясно представлял, что это такое. Но в любом случае, это вскроется чуть позже. Пока есть время, нужно действовать.

Еще через шесть часов он уже шел по объездной дороге, когда впереди показалось нечто массивное и безжизненное. Это был его автомобиль. Недалеко на обочине валялся Васильев. Это первое, что бросилось в глаза. Что же здесь произошло? Второе, при ближнем рассмотрении — куртка Васильева, вывернутая на изнанку. Тимофеев некоторое время изумленно смотрел на нее, пытаясь осознать причину столь странного ношения одежды. Ах да, проделки лешего, вспомнил. Он взглянул на себя и не смог удержаться от улыбки — его ветровка тоже была вывернута, а внутренняя часть испачкана землей. Степаныча тоже найдут странно одетого. Следователям будет, над чем задуматься.

К тому времени боль из острой переросла в тупую, которую можно было не замечать. Но нельзя было не заметить, что тело друга без особой радости лежало под полуденным солнцем и жара делала свое дело. Плюс ко всему, некогда довольно симпатичное лицо было разбито, как догадался Тимофеев, об лобовое стекло изнутри салона. А подушки безопасности не было. Будто Кузнечик отомстил на прощанье.

Автомобиль выглядел не лучше. Перед был серьезно покорежен, чтобы надеяться на его способность пробежать две сотни с лишним километров до города. Потому что именно такое расстояние придется ему преодолеть, чтобы поговорить по душам с вероломной молодежью.

Тимофеев оглянулся вокруг и заметил пистолет, лежащий возле передних колес. Он поднял его и внимательно осмотрел. Достигла ли хоть одна пуля своей цели? Осталось ли в обойме хоть что-нибудь для него. Тимофеев с тоской приложил дуло к виску и нажал курок. Ничего. Утро не задалось со вчерашнего дня, и глупо было ждать от судьбы даже маленького бонуса.

За все это время, со времени аварии, здесь не проехала ни одна машина. Районному центру не было дела до маленького, не приносящего пользы, поселка. У поселковых не было дел в районе. Но это не значит, что вскоре не послышится шум мотора и Тимофеева с пистолетом не заметят возле трупа участкового. Он тщательно протер пистолет полой ветровки и бросил его на землю.

Затаив дыхание и брезгливо морщась, Тимофеев быстро обшарил карманы мертвого друга (внутренние стали внешними и наоборот), достал мобильник и набрал районную прокуратуру. Не представляясь, быстро сообщил, что на проселочной объездной дороге до поселка лежит тело участкового Васильева и плавиться на солнце. После чего Тимофеев нажал «отбой» и в последний раз посмотрел на друга.

— Что же мы натворили, братан?

Васильев, даже если и хотел, не мог напомнить, что все началось с медной обмотки. Все ЭТО случилось из-за какой-то жалкой медной проволоки. Даже не золотой. А у кого руки зачесались? Кому эта медь не давала спать по ночам, в то время, когда Васильев просыпался от плача своей любимой дочки?

И будто услышав немое обвинение в свой адрес, Тимофеев быстро, насколько позволяло состояние, направился от дороги в сторону леса, к той его части, которую не тронул недавний пожар.

Тимофеев стоял впереди меня, настолько уверенный в себе, что даже лес испуганно замер, ожидая кровопролития.

— А не можешь говорить, замолкни навсегда.

Он выставил вперед руку с ножом и сделал шаг ко мне. Его оружие для меня не представляло бы реальной угрозы, но для полноценного боя мне недоставало одной лапы. А когда выбора нет, можно попробовать и меньшее количество. Главное, не думать о небольших неудобствах. А как не думать, когда попал в силки, как глупая птица, и любое движение отдается болью.