Игорь Фёдоров - Волк

Спасение было только в одном. Тимофеев начал искать пистолет. Он ползал по земле как змея, которую только что переехал автомобиль и дрожащей рукой шарил в зарослях иван-чая. Ствола нигде не было. Тимофеев взвыл от отчаянья. Если бы он потерял сознание от боли и пролежал в беспамятстве несколько часов, чтобы боль хоть немного отступила…

Где-то послышался крик. Тимофеев замер. Это был Степаныч. С ним-то что случилось? Последнее что помнилось, это заяц, непонятно откуда взявшийся. Просто шлепнулся рядом с людьми и убежал. А у Степаныча к зайцам есть претензии, только ему, Степанычу, известные. Он помчался за длинноухим, но что-то произошло, и вот теперь он кричит. Наверно, нарвался на что-то. Давно пора.

Если думать о чем-нибудь, то боль отступает. Пусть немного, пусть она также настойчиво пилит ржавой пилой нервы. Но есть возможность оттеснить ее на второй план. Нужно продержаться какое-то время — говорят, оно лечит. Надо привыкнуть к боли. Тимофеев начал думать, чего раньше бывало с ним не часто.

Их план провалился. А провалился он благодаря Васильеву и Степанычу, которые не решились убить ведьму и сына мэра возле этого самого оврага. Видите ли будет шумно, в поселке могут услышать. Потом леший (в него Тимофеев не верил, но кто же еще?) заставил их сделать крюк и вернуться на это же место. После чего в поселке наверняка слышали стрельбу из автомата и нечеловеческие крики. Но пока никто не пришел к месту событий.

Но существование леших и ведьм тускнело на фоне Сереги, который, ни с того, ни с сего, оказался оборотнем. Это уже выходило за все рамки понимания. Как он смог превратиться в этого зверя, сильного и беспощадного? А ведь таким тихоней рос, мухи не обидит. Васильев даже предположил, что он до шестнадцати добровольно расстанется с жизнью. Но вместо этого бегает по полям и выкалывает людям глаза. Понятно, где заканчивается реальность и начинается сказка. Когда дядя колдун — есть, у кого научиться подобным премудростям. Но даже если все это возможно (а если верить глазам, еще как!), то одна деталь заинтересовала Тимофеева. До полнолуния еще далеко. Книг мы не читаем, но кино убеждает, что оборотни зависят от фазы луны.

Если Серега может превращаться в волка, когда ему заблагорассудится, то как он, Тимофеев, может этим воспользоваться. То, что потерю глаза никто никому прощать не собирается, это стало ясно сразу, после потери. Это должен понимать и сам Серега. Должен понимать и ходить по улицам своего города, трусливо оглядываясь по сторонам и вздрагивать от каждого резкого звука. Тимофеев представил себе эту картинку и улыбнулся. Встретимся еще, щенок.

Где-то опять, но уже ближе, закричал Степаныч, долго и протяжно. Потом послышались хлюпающие звуки, кашель и стон, вначале громкий, потом стихающий и умолкнувший навсегда. Степаныча не стало.

Нет. Серега не будет трястись от страха в углу. За последние сутки он показал себя достаточно матерым волком. Молодым и глупым, но бесстрашным. Иначе не приехал бы в поселок на разборки доказать свою правоту. Иначе не накинулся бы на вооруженного Тимофеева. И что тут говорить — не каждый сможет выколоть человеку глаз. А Серега смог. Вырос наш мальчик людям на радость, врагам на посрамление. За свою шкуру он не будет бояться. А за своих друзей? В каждой цепи есть слабое звено. Тимофеев опять улыбнулся. Он даже попытался завести руки за голову и потянуться, но резкая боль тут же напомнила о себе.

Кто-то бесцеремонно пробежался по его ногам. Какой-нибудь вконец обнаглевший бурундук или полевая мышь. Хватит валяться беспомощным мешком, пока есть еще хоть капля гордости. Тимофеев осторожно закрыл ладонью поврежденный глаз, и открыл здоровый. Смутно, очень расплывчато, он увидел темное небо, слегка подернутое розовым с одного края. Ночь прошла быстро, значит, большую часть он провалялся в беспамятстве. Если зрение восстановиться, пусть даже и одного глаза — о лучшем и мечтать не стоит. Боль со временем пройдет, шрам зарубцуется. К отражению в зеркале можно привыкнуть. Но есть вещи, которые не забудутся никогда.

Попытка приподняться успехов не принесла. Тело ослабло, подчинялось с неохотой. Тимофеев резко перевернулся на живот и вскрикнул от боли. Начал часто-часто дышать, концентрируясь на процессе. Есть только воздух, больше ничего. Ничего, кроме воздуха. Так боль уходит на задний план.

Через семь минут Тимофеев уже стоял на ногах. Все вокруг плыло и переливалось. Не последнюю роль в этом сыграли боль и слезы. Не в последнюю — усеченное изображение мира. То, что Серега оставил ему на память. И все это раздражало и изматывало. Но у него есть цель, а значит, есть причина жить.