Игорь Фёдоров - Волк

Легкий ветер промчался мимо меня. Я попробовал принюхаться, в надежде почувствовать запах дыма, пороха, грязного тела. Но только запах смолы и поздних цветов попытались убедить меня, что эти места безопасны для двух студентов и их подруг.

Я подошел к своему знакомому осиннику, скрывающий мой пень для оборота. Уже один раз я использовал здесь свой нож, и все сработало нормально, кроме утренней прогулки Пахи. Ну да ладно. Для начала я воткнул нож в пень, снял ветровку и повесил на ближайшей осинке. Потом минут двадцать я походил вокруг да около, всматриваясь и прислушиваясь к окружающему пространству. Ни единого намека на опасность. Время пришло.

Я быстро скинул остальную одежду и не теряя ни секунды перепрыгнул через пень. Еще не успел приземлиться, а уже все преобразилось — звук, цвет, запах. Руки и ноги стали сильными и быстрыми, а спина избавилась от начинающегося остеохондроза. Здоровье, мощь и жизнелюбие наполнили мой организм. Очень захотелось побегать по полянам, погонять зайцев, покувыркаться в траве. Все то, что делала Аля, обернувшись волчицей.

Но время беззаботного веселья на сегодняшний день не намечалось. Я вскочил на лапы и кружась на одном месте стал принюхиваться к воздуху, выискивая запахи, способные оповестить об угрозе. Здесь было все чисто. Не зря интуиция, или что-то другое, указали мне на это место.

В первую очередь надо было очень осторожно пробежаться вдоль края леса недалеко от дороги, чтобы найти то место, где Тимофеев мог наблюдать за нами, не опасаясь быть замеченным. Через десять секунд я был напротив гаража Тряскиных. Если бы ворота были открыты, то можно было легко разглядеть все, что находиться внутри и мой мотоцикл в частности. И не надо никаких видеокамер и подслушивающих устройств. Все просто и надежно.

А вот и запах самого Тимофеева. Запах одиночества, на пару с холодным расчетом. А также запах грязи и дешевых сигарет. Переходя с места на место, он истоптал тут все вокруг, но все же цепочка следов, ведущая в лес, отыскалась быстро. Я осторожно побрел по ней, одновременно держа след и оглядываясь по сторонам. Если Тимофеев живет где-то в лесу, то можно незаметно подкрасться к нему и сильно обрадовать его долгожданной встречей.

Запах становился все насыщеннее. Цель приближалась.

Где-то хрустнула ветка, где-то скрипнула сосна. Белка перепрыгнула с ветки на ветку. Над головой пролетел дрозд. Я на мгновенье замер, краешком сердца ощущая чье-то присутствие. Нет, все тихо. Мое сердце стучит громче, чем шумит весь лес. Я сделал шаг вперед, и тут мою лапу пронзила острая боль. Я взвизгнул и попытался отскочить в сторону, отчего боль стала еще сильней. Я упал на бок и, поскуливая, посмотрел на лапу. Запястье попало в петлю из тонкой стальной проволоки, аккуратно замаскированной в траве. Такую наши поселковые пацаны ставят на крупных птиц и зайцев. Я попал в силки и не мог скинуть петлю за неимением пальцев и когти здесь не помогут. Мне оставалось только лежать и не делать резких движений.

В это время из ближайших кустов поднялся Тимофеев. Не торопясь, он потянулся, разминая затекшее тело. Его лицо освещала улыбка охотника, который долго преследовал добычу и наконец, загнал в тупик. Но где тот хулиган-красавец, которого я когда-то знал. Один глаз его был закрыт навсегда. На веке красовался страшный шрам. Сам худой, потрепанный, грязный, небритый. Достаточно неприятное зрелище, учитывая, что в его руке был нож. Не волшебный, но очень острый.

— Око за око, так говорят? — спросил он, будто ожидая, что я ему отвечу человеческим голосом.

Он немного посмотрел на меня и засмеялся:

— А я реально думал, что ты говорить можешь. Напичкают же в детстве сказками…

Боль была настолько сильная, что Тимофеев не слышал, как волк, взобравшись по склону, выбрался из оврага. Как истошно закричал Степаныч, погнавшийся с «Калашниковым» за своим зайцем. Как два автомобиля, один за другим, завели моторы и умчались, оставив его одного. Нет, ничего такого Тимофеев не слышал. Перед глазами стояло одно белое пятно, в котором прыгали маленькие разноцветные пятнышки, переливаясь и мерцая, словно кто-то связал новогоднюю гирлянду в один узел. Тимофеев катался по земле, прижимая руками левую часть лица, где только что был глаз. Он ревел, стонал, плакал, но боль так крепко засела в голове, будто внутри находилась раскаленная сковородка, на которой вместо картошки жарятся его мозги. И кто-то постоянно перемешивает и перемешивает их, и скребет ложкой по чугунному дну.