Андрей Мерзляков - Пацан

Хоть за повязку спасибо, подумал я. Отец по идее мог бросить меня сюда и истекающего кровью, я бы и не удивился. Задел спиной лопату и та стукнула по затылку. Я выругался, стараясь больше не делать резких движений. После них становилось и так, и так больно.

Ну и сколько он меня теперь тут продержит? День или два?

Скрипнула половица, где над головой. Значит отец у меня в комнате. Туда он редко захаживает. А на что там смотреть? На старую кровать или тумбу со сломанной дверцей? На стопки книг, которые лежат друг на дружке? Верхняя, в неровном столбике, всегда пыльная.

Еще один скрип, совсем рядом.

Можно мне уже быть умнее. Следующий раз возьму с собой свечу и спички: хотя бы не умирать от скуки в кромешной темноте.

Не знаю сколько я тут пробыл, время здесь будто останавливалось. Хотелось есть. До боли хотелось.

— Следующий раз нужно подготовится, — прошептал я себе под нос. Опять скрип сверху — сердце гулко застучало. Мне почудилось, что отец меня слышит, слышит даже здесь. Слышит мой шепот. Мои мысли.

Он выпустил меня к вечеру следующего дня. Получается, я провел в чулане больше суток.

Отец был трезв. Лицо было серьезным до невозможности. Ни одна морщинка не двигалась ни в уголках глаз, ни в уголках рта. Полная невозмутимость.

— Есть будешь?

Я виновато кивнул и вышел на свет керосиновой лампы. На улице были сумерки, а где — то в далеке, там, где заканчивалось поле, почти спряталось солнце.

Ели молча, при свечах. Маленький мотылек впорхнул в комнату, пролетел над столом, метнулся к свече. Вспыхнул секундным пламенем и упал с опаленными крыльями рядом у тарелки с салатом. Отец смахнул его рукой на пол и посмотрел из — под бровей на меня.

Я вопросительно в ответ.

— Больше ружье не бери, — сказал он, как отрезал.

— Хорошо, — ответил я, доедая картофелину.

— Хорошо, — повторил зачем то он.

— Как в город съездил?

— Хреново. Не доехал. Колесо сломалось у повозки. До поезда далеко. Поэтому домой и вернулся. И как получается — не зря. Я всегда знал, что тебе срать на мои слова. На то, что я тебе говорю, распинаюсь тут…

— Ну пап…

— Помолчи, когда старший говорит.

Я проглотил комок образовавшийся в горле.

— Если не будешь слушаться меня, мне придется сделать тебе больно. Усёк?

— Да.

— А теперь на поле, пока совсем не стемнело. Там все заросло, пока ты прохлаждался в чулане.

— Хорошо. Пап…

— Ну, говори.

— Можешь меня больше не запирать там, прошу…

— Да что ж ты сразу то не сказал, — развел руки отец, отчего напомнил мне весы. — Сказал бы сразу, что тебе это не нравится, и дело с концом.

Я чувствовал, что он лжёт. Играет со мной. Издевается.

— Значит больше никаких чуланов?

— Значит больше никаких чуланов, — хлопнул по плечу меня отец.

Я пытался увидеть на его лице фальшь и лицемерие, но не увидел ничего. Лицо его словно булыжник — не источало никаких эмоций.

* * * *

Все шло своим чередом. Жизнь медленно текла, возвращаясь в обычное русло. Колка дров, кормление скота, обед, работа на поле и в конце дня солнце, лениво опускающееся за горизонт. А потом всё по новой, будто на повторе.

Но вот однажды ночью мне приснился сон.

Кошмар был таким реальным, что я принял его за явь.

Я проснулся ночью от своего тяжелого дыхания. Оказалось, что это дышал не я. Это был пёс, тот самый, которого застрелил отец. Он забрался на мою кровать, его передние лапы уперлись мне в грудь. Пасть открыта, оттуда торчит наружу розовый язык. Вместо правого уха — болтающийся на красной жилке и покрытый волосами кусок мяса. Я посмотрел в глаза псу, отчего мое тело просто парализовало. В зияющих дырах, вместо зрачков, ползали белые безглазые черви. Пёс поднес морду к моему лицу так, что мы почти сомкнулись носами, а его тяжелое дыхание обдавало меня воздухом из ноздрей. Несколько червей выпали из глазниц мне на грудь и я закричал.

Проснулся мокрый, запутавшись в простыне.

Спустя пару дней, сон забылся как и все остальные сновидения. Мы же их постоянно забываем, ведь так?

Отец зачастил в город. У меня не было сомнений, что он мне что — то не договаривает. Это как минимум. То телега у него сломалась, то лавка закрыта, поэтому придется еще раз мотанутся в город, говорил он. Мне было хорошо одному, когда он уезжал, в эти моменты я переставал чувствовать себя мальчишкой попавшим на каторгу. Приезжал он, в основном, как сгущались сумерки, или и вовсе по темну. Раньше он такого никогда не делал. Возможно, там у него появилась женщина, потому что он приезжал не пьяный. Запах алкоголя был, но умеренный. Поддатый отец при этом стал мягче. Вряд ли виноват тот случай с собакой, потому что после него он сам превратился на время в бешено лающую собаку. Я пытался держаться как мог, старался не то что бы угодить ему, но хотя бы не создавать проблем. Не провоцировать.