Зои Стейдж - Молочные зубы

С нижнего конца ручки, которому предстояло вонзиться в ее кожу, она сняла серый колпачок, а с верхнего, где располагался поршень, – красный. Нарушение правил номер два: она никогда не защипывала кожу, как велела медсестра – так препарату приходилось пробиваться в организм сквозь сжатую плоть, и от этого было только больнее. Сегодня она ни о чем с Ханной не говорила, лишь приготовилась, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Потом надавила поршень, вгонявший препарат в ее мышцы, и молча сосчитала до десяти.

Десять секунд. Именно столько укол причинял боль, которая сначала нарастала, потом полыхнула жгучим судорожным пиком и тут же успокоилась.

Сюзетта приложила к ранке чистый ватный тампон, слегка его прижала, потом растерла кожу круговыми движениями, чтобы лекарство скорее разошлось и жжение пошло на убыль.

Ханна разорвала упаковку с пластырем и протянула его матери – порой ей нравилось так делать.

– Думаешь, это компенсирует то, что ты сделала с моими волосами?

В месте укола пузырилось небольшое пятнышко крови. Она налепила на него пластырь и опустила рубашку.

Ханна улыбнулась и потянулась к чрезмерно короткой прядке, свисавшей у мамы с виска. Сюзетта дернулась, не позволив дочери к ней прикоснуться.

– Отвали от меня!

Ханна ухмыльнулась, оскалила верхние зубы и закусила нижнюю губу. Сюзетта испугалась, что не сможет держать себя в руках. Никогда еще вид собственного ребенка не был ей так отвратителен.

– Папа увидит это и поймет, что ты натворила.

Ханна пожала плечами. Сюзетта не могла отделаться от ощущения, что они думают об одном и том же: теперь Алекс ее выгонит. Дочь усматривала в этом победу, в то время как мать боялась, что это уже перебор, такого нельзя было допускать. Нет, Алекс не был пустым человеком, его интерес к ней носил далеко не поверхностный характер, но ее внешность, конечно же, играла не последнюю роль. Порой ее одолевали сомнения относительно того, что она могла предложить ему как женщина, как жена. Сюзетта как минимум была обязана ему своей лучшей попыткой предстать в привлекательном виде, хотя в действительности та представляла собой лишь ширму, призванную отвлечь их от воспоминаний о воняющем из ее живота дерьме. Впрочем, Сюзетта, возможно, лишь старалась убедить себя. Я не омерзительная. Не противная. Защищаясь от Ханны, она приложила ладонь к поврежденной стороне головы.

– Надевай туфельки и свитер. Мы едем в школу.

Она сгребла оставшийся после укола мусор и бросила его в корзину, а использованный шприц сунула в красный контейнер для утилизации острых предметов, который хранила на самом верху, в одном из кухонных шкафчиков.

Ханна обиженно взвыла и сложила руки на груди.

– Давай. Мы обе выглядим хуже некуда. Надевай свои вонючие туфли.

Когда протест девочки сошел на нет, все ее тело обмякло. Она хныкнула и без особого энтузиазма топнула ногой, уронив голову на грудь, и густые волосы рассыпались по ее лицу. Не в состоянии себя сдержать, Сюзетта протянула руку и прикоснулась к ним. Кудри дочери до сих пор оставались мягкими и шелковистыми, будто у младенца. Сюзетта с грустью вспомнила, как в родильной палате все воскликнули, увидев на голове ее девочки черную шевелюру. В другой день она, вероятно, причесала бы дочь, заплела бы две косички или по меньшей мере убрала бы пряди с лица с помощью пары заколок.

Но не сегодня.

Когда они проезжали мимо игровой площадки, Ханна хлопнула по стеклу автомобиля.

– Будешь хорошо себя вести, после разговора в школе мы сюда заедем.

По правде говоря, Сюзетта тоже мечтала провести день в парке, но только без Ханны. Зима выдалась унылая, и вернувшееся солнышко приглашало ее погреться в лучах своего света и тепла. Она повернула на боковую улочку, которая вела в школу, граничившую с Фрик-парком. Ей вспомнились Алекс, осень несколько лет назад и желтые листья, хрустевшие у них под ногами. Он говорил о грибах. Она сосредоточилась на ощущении от его пальцев, сплетенных с ее собственными.

Риджент-сквер представлял собой затейливый квартал с несколькими оживленными торговыми зонами, стоявшими в окружении тихих жилых улочек. Снаружи школа «Тисдейл» выглядела точно так же, как любая другая, перепрофилированная из муниципальной (именно в такой формулировке ее надо будет описать Алексу), и отличалась классической незыблемой архитектурой. Респектабельное здание, призванное давать приют сыновьям и дочерям состоятельных родителей, надеявшихся отдать своих чад в более престижные учебные заведения, но в конечном счете вынужденных согласиться на образование в частном учреждении, слава богу, хоть не по программе помощи мальчикам и девочкам из неблагополучных семей. Здесь принимали детей проблемных и особенных, исключительных в самом плохом отношении, может, даже ребят, действительно страдающих серьезными расстройствами. Некоторые из них справлялись с ранними проблемами интеграции в общество достаточно хорошо для того, чтобы потом перейти в другую школу, порой даже престижную, и Сюзетта хваталась за эту надежду, уповая на то, что Ханну ждет не такое уж мрачное будущее.