Зои Стейдж - Молочные зубы

Сюзетта коснулась левой стороны головы. О боже!

Ханна.

Ханна, сумевшая пробраться в комнату, когда она спала.

Ханна со своими гребаными ножницами.

Сюзетта потащилась в ванную, включила свет и погладила на голове то место, где были срезаны пряди.

Нет! Нет, нет и нет! С левой стороны головы недоставало здоровенной части шевелюры, и если она попытается ее подровнять, то будет выглядеть фриком. Но чтобы устранить нанесенный ей ущерб, надо будет… Сколько же дюймов ей придется обрезать?

Взор застили слезы. Ну почему, почему Ханна была таким маленьким куском дерьма? Сюзетта как наяву услышала слова Алекса о детях и об их неизбежном стремлении хотя бы раз в жизни сделать прическу. Однако свои волосы девочка не обрезала никогда. Сюзетта приложила оттяпанные пряди обратно к голове. Может, подделаться под панка? На одной стороне сбрить волосы, а на другой пусть остаются длинными? Интересно, Алексу это понравится или он от отвращения скорчит гримасу?

– Маленькая дрянь!

Она стянула шевелюру в «конский хвост» и с облегчением увидела, что на лицо свисает лишь несколько вихров, не таких уж коротких. С ними можно будет разобраться позже. Ханна почти зачислена в школу, дома ее скоро не будет.

– Лишь бы спровадить ее с глаз долой, – едва слышно пробормотала Сюзетта.

Потом сжала кулаки. Только бы ее не задушить. Только бы не задушить. Алекс никогда ее не простит, если она сомкнет руки на шее дочери.

Сюзетта села за стол и сжала в кулаке ручку-шприц, чтобы нагреть ее до температуры тела, глядя в пустоту и мечтая о том, чего никогда не будет. Вдруг она подумала, что начинает напоминать мать: неужели она действительно приобретала все больше черт родительницы? Если бы не Алекс, ей было бы проще простого… Внезапно материнский траур, затянувшийся на всю жизнь, обрел в ее глазах смысл. Может, отец был для мамы такой же опорой, как Алекс – для нее самой. Может, его уход оставил в ее душе пустыню, которая со временем только разрасталась, что обязательно случилось бы и с Сюзеттой в отсутствие мужа. Утрата равновесия, набирающий размах упадок физического и душевного здоровья. Она отогнала от себя этот образ, страх перед тем, что с ней может случиться что-то плохое. Алекс понемногу ей уступал. Он, конечно же, не мог переварить безумные слова Ханны, но, по крайней мере, уже не отрицал возможности того, что они слетели с ее губ.

Лекарство в шприце и без того было густым, а в холодильнике застыло еще больше; если его не прогреть и ввести в вязком виде, будет намного больнее. Дожидаясь, когда шприц достигнет нужной температуры, Сюзетта размышляла над вчерашней драмой. Она до сих пор не могла понять, что случилось с Ханной, как ее рука так покраснела и покрылась ужасными синяками. Не трогай ее. Ты не можешь себя контролировать. За прошедшие годы она не раз таскала дочь к машине, когда та брыкалась и орала в приступе ярости после похода по магазинам, но никогда не оставляла свидетельств, выдававших ее временную неспособность сохранять спокойствие в обращении с ребенком, чего от нее требовал Алекс. К счастью, ближе к ночи он опять стал с ней разговаривать и, казалось, даже простил. Его член, по крайней мере, точно зла на нее больше не держал. Ханна оказалась более злопамятной. Неужели девочка изуродовала ее в наказание? Сюзетта услышала на лестнице шаги и тихий скрип ладони, без всякого ритма скользившей по перилам. Она хотела заорать, чтобы Ханна немного подождала, – ей хотелось сделать инъекцию без посторонних глаз – но не могла пойти на такой риск, опасаясь слов, которые хлынут лавиной, если открыть рот. Еще не время. И уж точно не сейчас, когда в голове роятся мысли о ее собственной мести. Ханна тихо подошла ближе. На ней были гольфы с узором в виде обезьянок, джинсовые шорты и футболка, которую ей подарили Мэтт и Саша – партнер Алекса и его жена, – когда вернулись из Ирландии, своей последней туристической поездки, после которой у них родились близнецы. На зеленой майке красовался логотип «Гиннесса» с изображением арфы, они привезли такие не только им, но и всем остальным сотрудникам офиса. Сюзетта даже не станет просить ее переодеться. Что из того, что Ханна отправится в новую школу в футболке? У Сюзетты совершенно не осталось сил, она больше не будет пытаться произвести на кого-либо впечатление. Но надо будет велеть девочке надеть свитер или толстовку с капюшоном, чтобы скрыть заметные синяки на руке.

Она засунула край рубашки в бюстгальтер, разорвала упаковку с проспиртованной салфеткой и энергично протерла ею область слева внизу живота – уколы справа она не делала никогда, даже до последней операции; ей казалось неправильным испытывать в этом месте лишнюю боль. Для подобных целей вполне подошли бы бедра, однако у нее они отличались чрезмерной чувствительностью. Медсестра когда-то предписала ей следовать определенному набору правил, но Сюзетта научилась паре приемов получше. Нарушение правил номер один: каждый укол, с периодичностью в две недели, она делала примерно в одно и то же место. Ханна оперлась грудью о стол и стала смотреть. За долгие годы Сюзетта не раз объясняла ей этот процесс. Как работала ручка-шприц: «Мне никогда не приходится видеть иглу». Как препарат менял ее клетки и препятствовал воспалению на биологическом уровне: «Порой тело атакует само себя». Растолковать это ребенку было непросто: Сюзетта и сама едва в этом разбиралась.