— Вопрос у меня к вам, — Виталий Борисович полез за фотографией — никого не напоминает.
— Ух ты, какой! Гусар, аксельбанта не хватает! А так — гусар, хотя и без усов.
Алексей Митрофанович впился в портрет, приклеился, явно заинтересованный.
— Хорош! А взгляд?
— Видеть не приходилось?
— Этого? Да вы что! Как его увидишь, если фотографии без малого лет шестьдесят! Сейчас я вам точно скажу.
Горелик поднялся и вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с большой лупой в руке.
— Антиквариат, — довольный произнес он и повертел лупой перед носом, — замечательная вещь. Если депрессия или уныние — рекомендую. Первое средство, наведите, куда хотите, да хоть бы на себя!
Приблизив увеличительное стекло к глазу, Алексей Митрофанович глянул и выразительно моргнул.
— Странно, год не указан,… прежде всегда указывали год и артель, где изготовляли снимок. Фотография была хотя и прибыльным предприятием, но в то же время накладным. А в артеле, как в кооперативе дешевле — разделение труда. Есть!
— Что есть? — не удержался Виталий Борисович.
— Тринадцать «бэ»! Сами гляньте…
На Виталия Борисовича смотрели аккуратным почерком выведенные едва заметные крохотные циферки — единица и тройка. А где же «б»?
— Это номер! — воскликнул Горелик, — так прежде номера писали. Буква «б» и вовсе не «б», а номер! «Ять» по ихнему.
— Может быть, может быть, — повторял товарищ Шумный, разглядывая крохотные цифры.
— Тринадцать!!! — неожиданно воскликнул он и тут же услышал не менее взволнованный голос математика.
— Клавдия Степановна!
Точно! На записке, что передал оперативнику Горелик, значились именно указанные цифры.
— Ничего не понимаю, — признался Виталий Борисович, — какое отношение имеет древний снимок к записке покойной?
Алексей Митрофанович с ответом не спешил. Глянул еще раз на фотографию, а уже затем на милиционера.
— Вот бы на него со спины-то посмотреть, на гусара этого. Я же покойника в лицо не видел — на животе лежал. А со спины, думаю, признал бы. Спина у него выразительная — мужественная. Ноги волосатые? Так у каждого второго мужика волосатые ноги. Ботинки! У него сорок четвертый размер! А у этого?
Вновь принялись рассматривать фотографию — точнее, сапоги Ефима Пафнутьевича.
— Ну никак не сорок второй. Видите? Хотя данный факт доказательством служить не может. У скольких покойников сорок четвертый? А сорок третий?
— Алексей Митрофанович, вам не померещилось? Может, и не было никакого покойника?
— Был! К чему мне вас обманывать? А себя — к чему? И чего, спрашивается, я к нему в лицо не заглянул?
— Испугались?
— Возмутился. Я же когда по лестнице-то спускался, вспомнил день, когда Клавдия Степановна погибла. Иду и размышляю. Я всегда размышляю, такой уж у меня характер вредный. Не может ни секундочки без работы — анализирует, сопоставляет, постоянно в работе. Иду, значит, и подмечаю. И одет как в тот день, и тишина в подъезде стоит поразительно похожая. Вот сейчас, думаю, вниз спущусь, а там покойник лежит. Спустился — лежит! Безобразие какое-то! Словно я его позвал! Понимаете? А лежит он как? Головой вниз. А как лежала Клавдия Степановна?
— Головой вниз, — подсказал Виталий Борисович.
— Совпадение? Может, и совпадение, только мне это не нравится! А если я завтра по лестнице спущусь, и там вновь покойник? Я же с ума сойду! Меня же ваши коллеги затаскают. Еще с давних пор известно — случайных совпадений не бывает. Три совпадения уже не совпадения. А какое у меня алиби? Никакого! Один живу. Скажут: маньяк — граждан с лестницы выбрасывает. Хобби у него — людей в пролет бросать! Ничего смешного. Нынче во что угодно поверишь!
— Перестаньте говорить глупости, — успокоил Виталий Борисович, — никто вас не собирается обвинять. Да и трупа второго нет. Где второй труп? По городу бродит и людей пугает. А замочек на двери укрепите — не помешает. И за мамашу простите — без злого умысла получилось.
— Не нравится мне вся эта чертовщина, — признался математик, — и чего она ко мне липнет?
— К вам? Нет, это ко мне она липнет, — возразил оперативник, — знаете, я же с чертом встречался.
— Да вы что!!!
— Не поверите, и никто верить не хочет. Был один свидетель, так он заикаться начал — впечатлительный попался.
— И как? — осторожно спросил Алексей Митрофанович.
— А никак, посидели, поговорили. На кладбище было дело, несколько лет назад — вполне разумное существо и мыслит здраво, только больно вонючий. Сил нет терпеть, какой вонючий. Курит, кстати говоря, и немного картавит.
Читать дальше