— А почему зеленые? Зелеными огоньки не бывают. Зелеными бывают глаза у кошки, но у меня нет кошки!
— Грабители?
Рука привычным движением полезла под плащ, другая зависла в воздухе, подавая математику знак оставаться на месте. Со скорость курьерского поезда пронесли в голове мысли. Дверь отлетела в сторону, а Виталий Борисович внутрь. Щелкнул выключатель, и забилось сердечко — никого! Еще один бросок по длинному темному коридору и вновь ни души!
— Оставайтесь на месте, — крикнул товарищ Шумный и перевел дыхание, — куда же он делся?
Следующий бросок уже в другую комнату не удался — Виталий Борисович полетел на пол, выругался, а затем раздался оглушительный взрыв. Хотя стрелять он не собирался — пистолет выстрелил самостоятельно. Однако и схватки не произошло, да и глупо сражаться со старым стулом, через который оперативник полетел. В воздухе противно запахло. Это в лесу на свежем воздухе в ранние утренние часы приятно пахнет порохом, а в квартире — противно. В квартире не должно пахнуть порохом.
— Дурак, — сказал Виталий Борисович и огляделся. Сидел он на полу, в руке пистолет, в носу неприятно пощипывало. Поднялся, слегка прихрамывая, подошел к стене и еще раз выругался — более выразительно и грязно.
Портрет, что висел напротив, смотрел на него с осуждением и немым укором. Смотрел… одним глазом, второй Виталий Борисович отстрелил.
— Твою мать, — тихо произнес оперативник и поежился. Глаз он отстрелил не портрету, а пожилой женщине, возможно, ближайшей родственнице Алексея Митрофановича. Попал удачно — в десятку.
Еще через пять минут мрачный и недовольный выглянул на лестничную площадку.
— Заходите, нет тут никого.
— А кто стрелял? — математик не спешил следовать приглашению.
— Я стрелял, оплошал немного.
— И в кого стреляли?
— Еще не знаю, — честно признался Виталий Борисович, — у вас в комнате чей портрет висит?
— В спальне? Матушки покойной…
— Досадное недоразумение, — вновь повинился товарищ Шумный, — вы уже меня извините, не желал я, так вышло.
А вышло и в самом деле глупо.
Горелик долго рассматривал портрет матушки, после чего неожиданно заметил.
— Вы знаете, у нее была катаракта и как раз на левом глазу. Скрывала долгое время, очками пользовалась, только когда читала. Вы не переживайте. Видите, какая аккуратная получилась дырочка? Я ее с другой стороны бумажкой заклею и карандашиком зачирикаю.
— Споткнулся, а пистолет в руке, — объяснял товарищ Шумный, — не собирался я стрелять, он сам выстрелил.
— Знаю, знаю, со мной подобное случается. Скажите, а в мыслях вы были готовы выстрелить? Ну, если и в самом деле здесь кто-нибудь оказался?
— Вряд ли. Оружие как средство самозащиты, как упреждающий фактор. Стрелять только в крайнем случае.
— Выстрелил.
— Непроизвольно.
— Вопреки воле или желанию, — продолжил мысль Алексей Митрофанович, — под воздействием сил неопределенного характера. Очень интересно. Мы совершенно не представляем эти силы, а то, что они существуют, сомневаться не приходится. Дверь же я закрыл, а она открылась! Никогда прежде не открывалась, а сегодня — пожалуйста. И сегодня приходите вы. И пистолет сегодня стреляет. Полагаю, сегодня еще чего-нибудь произойдет… тенденция.
— Чего? — не понял Виталий Борисович.
— Поживем — увидим. Как правило, непредвиденные обстоятельства — обусловленная закономерность, то, чего невозможно избежать. Некий сценарий, который обязан воплотиться в жизнь. Мы с вами — актеры. И не только вы и я, все мы — актеры. Вот только кто пишет этот сценарий? Говорите, в квартире кто-то был? А кто может быть, если живу я один? Допустим, вам показалось. А почему, спрашивается? Должна быть причина!
— Дверь-то открылась, — напомнил товарищ Шумный.
— Вы хотите сказать, ее открыли? Тогда напрашивается вопрос — а кто открыл, если никого нет? Вы же лично убедились — нет тут никого! Скажете, забыл закрыть, однако и тут я вам помочь не могу — не помню! Вроде закрывал, да и как ее не закрыть, если отправился по делам?
— Мне кажется, это была женщина, — неожиданно заметил Виталий Борисович.
— Клавдия Степановна?
— Не знаю, но думаю — женщина.
— Это еще почему?
— Не могу объяснить, предчувствие. Мужчина всегда почувствует женщину и наоборот.
— Животный инстинкт, понимаю. Здесь я с вами согласен, данный феномен лежит в нашей подкорке — неуправляемое чувство подсознательного, унаследованное от наших далеких предков. Женщина для мужчины не только образ, запахи… это значительно глубже, насколько глубоко, что потребуется вся история рода человеческого, чтобы добраться до истины. Но что нужно Клавдии Степановне в моей квартире? Она сейчас обладает куда большими возможностями, чем вламываться через дверь. Для нее не существует физических преград и пребывает она в несколько ином измерении, куда многим из нас вход заказан. Нечего нам там делать, согласны? Как нечего делать им тут! Если только не опыт прошлого и неисполненные обязательства. Именно опыт может толкнуть их отправиться туда, где их не ждут. Однако тот же опыт прошлого сбивает и вводит в замешательство. Дух без плоти, как разум без тела. Вы что-то хотели сказать?
Читать дальше