Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Клавдия Степановна вышла на сцену в небесно-голубом платье. Даже не вышла, а выплыла, как лодочка. И узнать в Клавдии Степановне Клавдию Степановну было невозможно и, если бы не прирожденная интуиция, товарищ Шумный точно бы обознался.

Не может быть! — сказал он себе, и вдруг вспомнил, что покойная обещала ему спеть.

— Я ее знаю, — не удержался Виталий Борисович и шепнул соседу, — в лестничный пролет упала на днях.

— Не мешайте, — таким же шепотом ответил сосед.

Голос у Клавдии Степановны понравился, чего не скажешь о репертуаре. Публика в зале собралась серьезная, одних генералов набралось человек сорок, это простых, тех, кто генерал-майор, а чинов с двумя и более звездами на погонах… хотя их Виталий Борисович не видел — сидели они все в первых рядах.

Мотив у песенки был неплохой — задорный и даже шаловливый, но вот текст… как можно говорить о любви, сравнивая прекрасное и возвышенное чувство с какой-то легкомысленной птахой? А потом к чему строить глазки? Клавдия Степановна, похоже, только этим и занималась — вводила в краску руководство, бросая призывные взгляды в первые ряды. Для другой публики в качестве компенсации она поднимала подол своего великолепного платья — порой приближаясь к критической отметке. Один раз совершенно непонятным образом Клавдия Степановна глянула на Виталия Борисовича и подмигнула!

— Вы видели! — не удержался он и вновь дернул соседа. — Она мне подмигнула!

— Нет! — возразил сосед, — не вам подмигнули, а мне! Я не слепой.

— Позвольте с вами не согласиться, я же вам говорил — это моя знакомая и подмигнула она мне, а не вам! Кто же будет подмигивать незнакомым мужчинам?

— Вы женщин не знаете, — возразили ему шепотом.

— Я? Да, не знаю, что из этого? Но Клавдию Степановну я неплохо знаю, то есть знал, — привел свои довольно путаные доводы Виталий Борисович.

— Какая Клавдия Степановна! Вы что! Это Алла Борисовна!

— Как Алла Борисовна! — опешил товарищ Шумный, — я что, не знаю Аллы Борисовны?

Глянул на сцену, а там и нет никого — убежала за кулисы.

Народ хлопал, сдержанно, можно было и погромче, однако субординация, куда от нее денешься?

— Понравилось?

Клавдия Степановна сняла парик и принялась удалять с лица косметику.

Виталий Борисович вздрогнул и едва не выронил огромных размеров букет — сидели они уже вдвоем в небольшой комнатушке, чем-то напоминающей салон парикмахерской — те же многочисленные зеркала, которые множили как Виталия Борисовича, так и женщину напротив.

— Вы там были, правда?

— Для вас — да, — ответила Клавдия Степановна и как-то смущенно отвела взгляд в сторону.

— То есть, как это для меня? Вы для меня пели?

— И для вас тоже, хотя лучше всего получается, когда поешь для себя.

— Почему?

— Никто не мешает. Цветы? Простите — устала. А когда поешь для себя — не устаешь, понимаете?

— Понимаю, — растерялся Виталий Борисович, вспоминая, откуда у него взялись цветы. Великолепный букет, который он явно не мог себе позволить, выглядел как-то странно и главное — неуместно.

— Вы в мундире, — тихо произнесла Клавдия Степановна, — и все они были в форме. Море формы, вы даже не представляете, как мне было трудно.

— Трудно? — эхом отозвался товарищ Шумный.

— Говорю же: все в форме, все на одно лицо… волновалась.

— Я тоже волновался, — признался Виталий Борисович, — особенно когда ждал в холле. Стою, жду и волнуюсь. И даже немного от волнения вспотел, едва-едва, самую малость, а носового платка нет. Я никогда не ношу с собой носового платка и не потому, что его у меня нет. Платок как раз есть и даже не один, только он мне не нужен. Никогда не был нужен, а сегодня вдруг потребовался, а его — платка нет. Еще больше разволновался — глупая ситуация. А глупая от того, что не знаю, как поступить, поэтому и волнуюсь. Хотя разве это повод?

— Волнения без повода не бывает, — возразила Клавдия Степановна.

— Вы так считаете?

— Из личного опыта… мне понравилось.

— И мне понравилось, — Виталий Борисович продолжал сжимать в руках цветы.

— Мне понравилось волнение, а вам?

Какое волнение? — пронеслась мысль. — Как может понравиться волнение? Ерунда какая-то! А затем другая, более здравая мысль — она же мертвая! Клавдия Степановна уже давно мертвая! Какое тут волнение?

— Поэтому и понравилось. Сначала платье понравилось — у меня никогда не было столь замечательного платья, затем понравился зал — большой и темный. Когда стоишь на сцене и в зале темно, он кажется огромным и каким-то таинственным. Ты смотришь в зал и ничего не видишь, а он тебя видит.