Брэд Мельтцер - Трюкач

Нола добрых полминуты раздумывала, глядя на свой набросок.

– Ко мне этот замысел не относится, – наконец проговорила она.

– Ко мне тоже, – согласился Зиг.

Оба заулыбались и, к полной неожиданности для самих себя, расхохотались. Не пытаясь сдержаться.

Нола еще пару раз черкнула ручкой, придав рисунку законченный вид. Она нарисовала собственную вытянутую ногу, обмотанную эластичным бинтом и скрепленную напоминающей бионический протез лангетой на шарнирах и липучках. Вид на травму глазами Нолы.

– Вам ведь известно, что я ее знала, – вдруг сказала она.

Зиг в недоумении оглянулся.

– Мэгги, – добавила Нола. Слово взорвалось, как бомба. – Вашу дочь.

Зиг едва заметно наклонил голову.

– Я д-думал… в похоронном бюро ты сказала…

– Мы не дружили. Никогда не сидели за одной партой. Но как сейчас помню – это было в седьмом классе. Я знала, кто она. Все знали.

Зиг выпрямил спину, ловя каждое слово. Нола заметила, что он вцепился в руль, как в спасательный круг.

– Я бы не сказала, что Мэгги ко мне хорошо относилась. Мы едва ли обменялись парой слов за все время. Однажды после физкультуры все играли в «слабо».

– Во что?

– Игра такая. У семиклашек. Кто-нибудь бросает тебе вызов сделать что-то из ряда вон выходящее. Остальные скандируют «слабо», «слабо», пока ты не…

– Ясно.

– Похоже на игру в фанты. Только задания зверские. Ну да ладно. В тот день девочка по имени Сабрина Самуэльсон…

– Я помню Сабрину! Она тоже состояла в скаутах.

– И я помню. Вреднющая шельма с французской косой и в кедах со стразами. В тот день Сабрина раздавала задания, она потребовала, чтобы я всем показала гигиенический тампон, который она заметила у меня в рюкзаке. Естественно, Сабрина хотела меня подловить. Если бы я достала тампон, весь класс узнал бы, в какие дни у меня менструация. Если бы отказалась, меня бы распяли, как тормознутую. Чертовка Сабрина хорошо зарядила толпу.

– Слабо, слабо! – прокричала Нола. – Ой, боженьки, да она сейчас заплачет! – Нола воспроизвела подначку с исключительной достоверностью. Тон снова стал нормальным. – Но они ошибались. На самом деле я собиралась трахнуть подвесным замком, который держала в кулаке, Сабрину по морде.

– Мне очень жаль, что тебя довели.

– Перестаньте жалеть и слушайте. Толпа орет с пеной у рта «слабо! слабо!», но раньше, чем я успела что-либо сделать, откуда ни возьмись появилась ваша дочь Мэгги. Она действовала по своей программе – подбежала к Сабрине, схватила ее за руку и как крикнет: «Лукас только что пригласил на свиданку Шарлотту М.!»

Захихикав, как ненормальные, Мэгги с Сабриной убежали, а за ними бросилось поглазеть на новую подростковую трагедию все стадо желторотых баранов и овец.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Мэгги и Сабрина побежали во главе стаи по коридору, хихикая, как малолетние стервы, но перед тем, как свернуть за угол и пропасть из виду, Мэгги оглянулась на меня. Я сразу поняла по ее зеленым встревоженным глазам, мистер Зигаровски, – я уже тогда умела отличать настоящую тревогу от притворства – что Мэгги отвлекла Сабрину нарочно.

– И вы стали дружить?

– Мэгги больше ни словом не обмолвилась. Ни разу. Даже после того, как мне обожгло ухо у костра. И я бы не сказала, что она была тихоней – Мэгги вполне сознавала собственную популярность в классе. Но в тот конкретный день, когда меня хотели поднять на вилы, ваша дочь… – Нола сделала паузу, подыскивая и не находя нужные слова. – Вы ее правильно воспитали.

Зиг побоялся, что голос его выдаст, а потому просто кивнул. И улыбнулся. Он крепко сжал руль, сам себе не веря, что не дал эмоциям выплеснуться наружу. Внутренняя борьба длилась три секунды.

Сначала у него задрожал подбородок, потом губы, наконец грянула буря эмоций, ее толчки сотрясали все тело, она рвалась вверх, пока не охватила лицо и не выжала из глаз слезы.

Нола не удивилась – перед ней был отец, страдавший от потери дочери.

И как он страдал – не проходило дня, чтобы Зиг не тосковал о Мэгги.

Сам же Зиг чувствовал, что слезы его не связаны с утратой. Они знаменовали возвращение. Целых четырнадцать лет Зиг прожил, привычно думая, что Мэгги больше нет, привык, что в день рождения дочери царит тишина. Такова самая глубокая боль в арсенале смерти – полное оцепенение от неспособности пережить утрату и в то же время – существование по привычке.

Четырнадцать лет Зиг ощущал, что смерть Мэгги окончательна, имеет свои правила и границы. И вдруг двухминутная история о зловредных подростках дала Зигу то, что он уже не надеялся получить, – новые подробности из жизни дочери. В одно мгновение его дочь, его Звездочка, вновь ожила. Там, где прежде зияла безнадежная пустота, расцвело новое воспоминание.