Бернар Миньер - Сестры [litres]

– Вы принадлежите к миру, где убийство – только идея, Ланг. Фантазм … Для вас весь мир – царство слов, а не реальность. И все преступления, все кошмарные смерти, что вы описываете, – всего лишь образы в вашей голове. И слова на бумаге. С действительностью они не имеют ничего общего. Разве что… Вы ведь убили свою жену, Эрик? И проявили при этом немалое мужество? Или за вас это сделал кто-то другой? А вы-то сами, вы ведь всегда сможете сделать из всего этого отличную историю на бумаге…

– Вы сумасшедший, Мандель.

«Замолчи, – мысленно умолял Сервас. – Заткнись…»

– СЛИШКОМ МНОГО СЛОВ, ЛАНГ. ИДИТЕ СЮДА: В КРУГ.

– Нет!

– ВОЙДИТЕ В КРУГ, ИЛИ Я УБЬЮ МАЛЬЧИШКУ…

В спокойном голосе Манделя было что-то такое, отчего по венам Серваса разлился холод. Он сжал в руке свой «ЗИГ-Зауэр», но руки были мокрые и скользкие, лицо горело, и пот заливал глаза.

– Вы псих, Мандель! – повторил Ланг.

– КАПИТАН, – угрожающе бросил фанат.

Гюстав заплакал, все его тельце содрогалось от рыданий. Тогда Сервас шагнул вперед и приставил дуло пистолета к затылку Ланга.

– Ну же, войдите в круг, – сказал он, стараясь сохранить в голосе спокойствие и решимость. – Делайте, что вам говорят… Иначе, клянусь перед богом, я вышибу вам мозги…

Шаг.

Два…

Три…

Ланг перешагнул маленький бортик из книг в несколько сантиметров высотой.

– Еще шаг, – приказал Мандель.

Теперь Сервас разглядел размякшие книги с мокрыми обложками, которые поблескивали под ногами у писателя, у него и… у Гюстава . Запах бензина здесь был гораздо сильнее, чем в зернохранилище. Мандель шагнул в сторону, прикрываясь Гюставом, как щитом, и сыщик увидел, что за ним стоит открытая канистра с бензином.

– Повернитесь! – скомандовал он Лангу.

– Нет!

– Делайте, что вам говорят! – крикнул Сервас в спину писателю, не спуская его с прицела.

Секунду Ланг колебался, потом слегка повернул голову, оказавшись в профиль к сыщику, а к Манделю по-прежнему лицом.

– Вы не выстрелите! Вы слишком боитесь попасть в вашего…

Однако великий фанат воспользовался тем, что Ланг отвлекся, набросился на него, развернул лицом к Сервасу и быстрым и точным движением приставил нож для разрезания бумаги ему к горлу, как раз под подбородком.

– Я его специально наточил для такого случая, – шепнул он на ухо Лангу.

Он выпустил Гюстава. Тот быстрым рывком подбежал к барьеру из книг, перепрыгнул его и бросился к отцу. Сервас обнял мальчика и прижал его к себе. Мандель даже не пытался его удержать.

– О господи, Мандель, что вы делаете? – тяжело дыша, крикнул Ланг.

Он максимально задрал подбородок, чтобы уйти от острия ножа, и теперь его неестественно закинутая голова оказалась на плече великого фаната.

– Я сделаю из вас знаменитость, – тоном соблазнителя заявил фанат. – Я вставлю вас в свой следующий роман! И расскажу обо всем, что вы для меня сделали!

В руке у него появилась зажигалка. «Зиппо». Провернулось колесико, и вспыхнуло пламя.

– Вы сумасшедший, Мандель! – завопил Ланг, услышав характерное щелканье зажигалки. – Вы собираетесь нас сжечь!

Сервас увидел, как по лицу Ланга покатились крупные капли пота, а глаза вылезли из орбит. Он и сам был не способен пошевелиться, только крепче прижал к себе голову сына, чтобы Гюстав не смотрел на все это – но сыну и без того не хотелось.

– Мандель, не делайте этого! – вскрикнул он.

– Легенду, – тихо прошептал фанат на ухо Лангу, и в голосе его было не меньше яда, чем у змей.

Слабый огонек зажигалки качался, дрожал, клонился к земле и выпрямлялся под струей воздуха – неустойчивый, угрожающий, опасный. Пот ручьями струился по лицу писателя.

– Я вас умоляю! – завывал Ланг. – Нет! Нет!

И только теперь Сервас заметил, что одежда на Манделе заколыхалась, и он увидел, как фанат легонько толкнул ногой канистру с бензином. Она перевернулась, и бензин стал вытекать. Дальнейшее было похоже на сон: время словно растянулось, исказилось, и секунды отделились друг от друга… И в этом растянутом, искаженном времени Сервас увидел, как Реми Мандель поджег свою одежду, отбросил на землю горящую зажигалку и, отведя нож от горла Ланга, крепко прижал писателя к себе. Тот извивался, брыкался, кричал, но руки фаната держали его железной хваткой.

Мартен повернул Гюстава лицом к себе, а блестящие желтые языки пламени росли; они охватили круг из книжек и пустились в пляс адским хороводом вокруг романиста и его фаната, которые теперь превратились в одно целое. Мартен зажал ладонями уши мальчика, когда оба живых факела кричали во всю глотку, пока огонь пожирал их, и лопались их тела, и кровь вытекала из них.