Иван Солнцев - Полет курицы

Что ответить? Я хочу сказать «Нет». Но он все равно спросит. Хочется плакать

Нет! Слюнтяй! Урод! Соска! Ударься об стол! Убей этого армяшку!

– Да.

– Хорошо, тогда давайте по порядку. Кто Вас заставил пойти на крышу?

Большую часть времени я лежу. Периодически приходят какие-то люди в халатах. Смотрят на мои зрачки. Ставят капельницы. А я больше не хочу даже двигаться. Усталость разливается по моему телу постоянно. Я пытаюсь понять, как выглядит комната, в которой я лежу и есть ли здесь еще кто-то, но ничего не выходит.

Слышу голос Таначадо.

– Ты все сделал верно.

Но я не уверен, что он говорит правду. Судя по показаниям свидетелей, с которыми меня ознакомил доктор, я никуда не взлетал. Меня видели стоящим на краю крыши и почти готовым спрыгнуть. Полицию вызвали сразу, но все происходили быстро, и меня повязали ЧОПовцы. Менты сильно интересовались, откуда у меня оружие. Доктор пытался разузнать это для них, но я не стал сдавать дядю Васю. Он хороший мужик и не заслужил проблем. А я заслужил. Но я не уверен, чем.

Когда меня спросили, не принимал ли я в последнее время наркотиков, я не стал изобретать велосипед и врать, как обычно делают все, кому задают такие вопросы. По моему описанию таблетки, которую я принял тогда на тусовке, ее опознали, как новый синтетик, из-за приема которого в последнем месяце только по городу покончили жизнь самоубийством тем или иным образом – но чаще прыжком из окна или с крыши, – не меньше полутора сотен человек. Повреждения, которые вызывает это колесо, как выяснилось, относятся к разряду необратимых, и шансов у меня было не так много. Говорят, мне повезло остаться в живых. Но чем я заслужил выигрыш и в этой лотерее, я даже не знаю. Угон автобуса мне тоже, кстати, не забыли, но теперь он скорее относится не к делу об административном правонарушении, а к истории болезни. И еще – я сломал ограждение и разбил свою «ауди». Так, заодно.

Меня спрашивают, кого из близких можно вызвать, чтобы они помогли в моем правильном оформлении и принятии решений по дальнейшей терапии. Что за чушь? Я не понимаю, зачем это нужно, но нацарапываю дешевой шариковой ручкой имена людей, которые меня знают. Пары-тройки человек.

Только бы на работе никто не узнал.

День десятый

Я сижу в одиночной палате на кровати. В одиночной крепко закрытой палате.

Меня одолевают сомнения. Но они только подтверждают основную версию.

Таначадо иногда появляется в углу палаты, но не подходит ближе. Он становится все более нереальным на вид, прозрачным. Как «собачки». Он растворяется. И постоянно молчит. Вчера мне казалось, что он обещал устроить мое освобождение. Но сегодня все так же, как и было. И я не уверен – кому верить на слово. Врачам, которые меня – коммерческого директора крупной национальной компании, – причисляют к простым шизикам или Таначадо, который за последнюю неделю, как минимум, дважды спасал мою шкуру.

Что ты несешь? Кто тебя спасал? От кого?

Ха-ха. Действительно. Забавная штука выходит.

Я не знаю, верить ли Таначадо в таком размытом состоянии. А в чем разница? Почему я не должен верить своим глазам и ушам?

Вот-вот – почему? Почему им надо верить?

Пожалуй, наилучшим ответом на это будет мой предварительный диагноз, озвученный мне вчера заботливым безымянным доктором.

Галлюцинаторно–параноидный синдром с обильным галлюцинозом и первичными признаками параноидной шизофрении на почве отравления наркотическими веществами.

Вроде, ничего не перепутал.

Ко мне пришел еще кто-то, кого я не знаю. Кто-то, на кого мне плевать и кому я с удовольствием сейчас ударил бы в лицо – благо, сил у меня несколько поднакопилось, и я чувстую себя увереннее, чем в первый день в лечебнице.

Представляется Кириллом Мухиным. Хотя, я бы сказал, что он больше похож на Ахмада Кадырова в молодости.

– Вы знали Михаила Чиркова?

– Возможно. А в чем дело? Он искал меня? Можно с ним поговорить?

– Вы ведь были дружны, насколько нам известно, так?

– Даже не знаю. Я не мог до него дозвониться всю неделю. Он меня малость подвел недавно, – пытаюсь усмехнуться, но не выходит. – Но я хотел бы, чтоб он приехал. Если можно.

– Ваш друг погиб в конце прошлой недели.

Я не совсем уверен, что услышал именно это, и хочу переспросить, но рот словно свело.

Мухин раскладывает передо мной на столе фотографии, на которых изображен труп, лежащий на асфальте в огромной луже из крови и мозгов. Лицо, как ни странно, не повреждено. Это лицо Михи. Улыбающееся. И от этого вызывающее еще больший ужас и оцепенение.