Дот Хатчисон - Сад бабочек

Мне не выпало случая спросить ее об этом.

Вот я и сидела с новой девушкой, при этом, насколько могла, была с ней терпелива и воздерживалась от едких комментариев. Правда, она плакала чуть ли не постоянно, и зачастую мое терпение бывало на исходе. Тогда меня выручала Блисс. Нет, сама она не приходила – это была бы не лучшая идея. Но отправляла к нам Эвиту, добрую и искреннюю. Такую хорошую, какой я и не надеялась стать.

На третий день, когда ей делали татуировку, я просидела с ней до вечера, пока не подействовало снотворное, добавленное в пищу. После этого я обычно уходила. Однако в этот раз мне хотелось кое-что проверить, но так, чтобы не встревожить ее. Поэтому следовало дождаться, пока она не заснет покрепче. Она уже расслабилась и дышала ровно и глубоко, но я все ждала, пока снотворное не подействует в полную силу.

Примерно через час я отложила книгу и перевернула девушку на живот. Обычно она спала на спине, но сейчас лежала на боку, чтобы не тревожить ранки от игл. В библиотеке у нас был справочник по бабочкам, и Лионетта подписывала на полях заметки с именем Бабочки и расположением ее комнаты в коридоре. Садовник выбрал для нее Зорьку американскую : крылья почти целиком белые, только верхние кончики оранжевые. Он любил, по некоторым причинам, подбирать белый и бледно-желтые оттенки для девушек с темной кожей. Думаю, он опасался, что более темные цвета смотрелись бы не так ярко. Он уже закончил с оранжевыми кончиками и занялся белыми участками. Но с ними что-то было не так.

Теперь, когда я могла склониться над ней, не потревожив, я заметила, что кожа под краской отечная, словно в мелких чешуйках, и белые участки покрылись пузырьками. С оранжевыми кончиками обстояло ничуть не лучше. Даже черные контуры начали пузыриться. Я сняла одну из сережек – Садовник так и не забрали их у меня – и осторожно кольнула один из пузырьков. Сначала потекла прозрачная жидкость, но я легонько надавила, и показалось молочно-белое.

Я вымыла сережку под краном и вдела обратно в ухо, погруженная в раздумья. Я не знала, то ли это реакция на краску, то ли на иглы – но это точно была какая-то аллергия. Не смертельная – как, например, аллергия на арахис, – но кожа из-за нее не заживала. Инфекция так же опасна, как и гистамин. Лоррейн рассказывала нам об этом в один из тех редких дней, когда была в хорошем настроении. Конечно, в тот день она помучила Блисс, вынимая занозы у нее из ноги. Возможно, это и подняло ей настроение.

Я не придумала ничего толкового, и поэтому вернулась к девушке и попыталась оценить масштабы воспаления. Осмотрела участки с оранжевой краской и половину белого – и почувствовала перемену.

Садовник был рядом.

Он стоял в дверном проеме, заложив большие пальцы в карманы брюк. Когда девушки ложились спать, свет по всему Саду гас, и мы ждали, кому этой ночью придется развлекать Садовника. Он никогда не звал Лионетту, когда та возилась с новенькой. Но я-то была не Лионеттой.

– У тебя тревожный вид, – сказал он вместо приветствия.

Я показала на девушку.

– У нее кожа не заживает.

Садовник вошел в комнату, расстегнул пуговицы на манжетах и закатал рукава по локоть. Яркая краска отражалась в его бледных глазах. Он осторожно провел рукой по ее спине и обнаружил то же, что и я. Беспокойство на его лице сменилось сожалением.

– Все по-разному реагируют на краску.

Мне следовало бы почувствовать жалость, или злость, или смущение. Но я чувствовала лишь оцепенение.

– Как вы поступаете с девушками, которые не получают крыльев? – спросила я тихо.

Он бросил на меня задумчивый взгляд. Мне показалось, что я была первой, кто задал ему этот вопрос.

– Их хоронят на территории поместья.

Эддисон что-то ворчит и тянется за блокнотом.

– Он сказал, где именно?

– Нет. Но думаю, где-то у реки. Иногда он возвращался, и на ботинках у него была речная глина. И такая тоска во взгляде… В эти дни он приносил Блисс речные камушки для ее фигурок. С дерева я ничего такого не видела.

Эддисон сминает фольгу в шарик и бросает в стекло.

– Отправьте группу к реке, пусть разыщут могилы.

– Можно сказать «пожалуйста».

– Я отдаю распоряжение, а не прошу об одолжении, – цедит он сквозь зубы.

Инара пожимает плечами.

– Джулиан всегда говорил «пожалуйста». Ребекка – тоже, даже если просто распределяла смены. Думаю, поэтому мне нравилось работать у Джулиана. Поэтому место было очень приятное и уважаемое.