Дот Хатчисон - Сад бабочек

Но я могла заглянуть и за пределы Сада, совсем немного. Насколько я поняла, оранжерея, которую мы назвали Садом, состояла из двух частей – одна в другой, как матрешка. Наш Сад помещался в центре, непомерно высокий, и коридоры окружали его по периметру. Потолки у нас в комнатах были не очень высокие, но стены – вровень с деревьями на скале, темные и с плоскими торцами, и от них отлого спускалась крыша над внешним садом. Хотя это больше походило на границу: просто широкая тропа среди зарослей – во всяком случае, так мне было видно. А видно было не так много, даже с деревьев. Кусочек здесь, кусочек там, насколько позволял угол обзора. И в этом саду начинался реальный мир, с садовниками, от которых не нужно было скрываться, с выходом наружу, где сменялись времена года, и жизнь не оканчивалась с двадцать первым днем рождения.

В том мире не было никакого Садовника. Это был человек, каким его знали другие. Человек, занятый благотворительностью и бизнесом – это не раз проскальзывало в разговорах. У него был дом где-то поблизости; правда, я не видела его даже с деревьев. У него была семья.

Ну да, Эвери был его сыном, и понятно, что он ублюдок, но тем не менее…

У него была жена.

Они вместе гуляли по внешнему саду, почти каждый день с двух до трех. Она была безупречно одета, с темными волосами, но отличалась болезненной худобой. Это все, что я видела с такого расстояния. Они неторопливо шли под руку и время от времени останавливались рассмотреть поближе какой-нибудь цветок, а потом шли дальше, пока не скрывались из виду. Так они проходили два или три раз за прогулку. Он подстраивался под ее шаг, и если она отставала, любезно оборачивался и смотрел на нее с той же нежностью, с какой смотрел на своих Бабочек. Мягко и проникновенно, и от этого мороз пробегал по коже.

С той же нежностью он касался стекол в коридорах и оплакивал Эвиту. Поэтому у него так дрожали руки, когда он увидел, что сотворил со мной Эвери.

Это была любовь в его понимании.

Два или три раза в неделю их сопровождал Эвери – плелся позади и редко оставался на целый час. Обычно он проходил один круг и сворачивал в Сад в поисках какой-нибудь Бабочки, доброй и невинной, чтобы насладиться ее страхом.

Дважды в неделю, два дня подряд – обычно они совпадали с приходом садовников, – с ними бывал младший сын. Он был похож на маму, такие же темные волосы и телосложение. Хотя расстояние сглаживало детали, было видно, что мать души в нем не чает. Когда они гуляли втроем, она шла между мужем и младшим сыном.

Несколько месяцев я наблюдала за ними незамеченной, пока однажды Садовник не посмотрел вверх.

Прямо на меня.

Я прижалась щекой к стеклу и замерла среди листьев.

Прошло еще три дня, прежде чем он заговорил со мной об этом. При этом мы сидели на кровати новенькой, которая и Бабочкой-то еще не стала.

Виктор с шумом втягивает воздух, отбросив все представления о нормах. Большинство психов, которых они брали, внешне казались вполне нормальными.

– Он похитил еще одну девушку?

– Он похищал их по несколько в год. Но ждал, пока новенькая не освоится, и только потом приводил следующую.

– Почему?

– Почему похищал их по несколько в год? Или почему выжидал какое-то время?

– Да, – отвечает Виктор, и она усмехается.

– Ответ первый – издержки. Он никогда не похищал больше, чем могло поместиться в Саду. И поэтому обычно выходил на охоту, когда умирала одна из Бабочек. Это была не единственная причина, но основная. Что же до второго… – Она пожимает плечами и кладет ладони на стол, изучает ожоги на их тыльной стороне. – Появление новой Бабочки для всех было стрессом. Все вспоминали, как сами здесь оказались, как очнулись здесь в первый раз. Новенькая неизбежно плакала, и от этого было только хуже. Когда она осваивалась, все возвращалось в прежнее русло. А потом снова смерть, еще одна пара крыльев в коридоре и новая девушка. Садовник всегда – или почти всегда – четко улавливал настроения в Саду.

– Поэтому он позволил Лионетте курировать новеньких?

– Да, и это помогало.

– И потом вы заняли ее место?

– Кто-то должен был этим заниматься. Блисс была слишком вспыльчива, а остальные – непредсказуемы.

Впервые это произошло, когда Эвери приволок в Сад грипп, и инфекция скосила почти всех Бабочек.

На Лионетту жалко было смотреть. Она была бледная, вся в поту, волосы липли к шее и лицу, а унитаз стал для нее лучшим другом, и я даже не мечтала с ним сравниться. Мы с Блисс уговаривали ее остаться в постели, позволить Садовнику самому все уладить. Но, как только поднялись стены, она оделась и, пошатываясь, поплелась в коридор.