Дот Хатчисон - Сад бабочек

– По-твоему, это хорошая идея?

– Все лучше, чем позволить ей уйти. Если оставить ее здесь, а не помещать в камеру, допрос не будет прерван. Даже сенатор Кингсли не сможет вмешаться.

– Думаешь, на это можно рассчитывать? – Эддисон собирает контейнеры от еды и запихивает все в бумажный пакет, пока бумага не рвется, после чего направляется к двери. – Раздобуду раскладушку.

Эддисон распахивает дверь, и навстречу ему входят Инара с Ивонной. Он хмурится и уходит. Ивонна кивает Виктору и возвращается в наблюдательную.

– До чего же он милый, – сухо подмечает Инара и садится на свое место. Она смыла с лица копоть и грязь и собрала волосы в опрятный пучок.

– У него свои сильные стороны.

– Только не говорите, что умение ладить с пострадавшими из их числа.

– Ему ближе работа с подозреваемыми, – добавляет Виктор и заставляет ее улыбнуться. Он ищет, чем бы занять руки, но Эддисон в своей дотошности убрал все со стола. – Расскажите о жизни в Саду.

– То есть?

– Повседневная жизнь, когда не происходило ничего необычного. Как это было?

– Тоска смертная.

Виктор потирает переносицу.

Серьезно, было чертовски скучно.

Как правило, в Саду насчитывалось от двадцати до двадцати пяти девушек. Не считая Лоррейн. С какой стати нам считать ее одной из нас? Если Садовник был в городе, то «навещал» по меньшей мере одну из нас. Иногда двоих или троих, если не работал и не проводил время с семьей. То есть, он не мог в одну неделю провести время со всеми. После того, что Эвери сделал со мной и Жизель, ему разрешалось приходить в Сад лишь раз в неделю, и только под надзором отца. Хотя Эвери при любой возможности нарушал запрет, да и продлилось это недолго.

Завтрак накрывали в половине восьмого, и мы должны были поесть до восьми, чтобы Лоррейн успела убрать за нами. Отказаться от еды мы не могли, Лоррейн наблюдала за нами и докладывала Садовнику. Раз в день можно было сослаться на отсутствие аппетита, но если это повторялось, она приходила к тебе в комнату, чтобы осмотреть тебя.

После завтрака и до двенадцати мы делали что хотели. Это не считая тех дней, когда приходили работники и мы сидели взаперти. Потом еще полчаса отводилось на обед, и половина девушек ложились вздремнуть. Наверное, думали, что время пролетит быстрее, если спать целым днями. Я же брала пример с Лионетты и утренние часы отводила разговорам. Некоторым из девушек нужно было выговориться, и пещера под водопадом стала для нас чем-то вроде приемной. Камеры и микрофоны стояли повсюду, но водопад, даже такой маленький, приглушал звуки, и речь становилась неразборчивой.

– И он разрешал вам? – недоверчиво спрашивает Виктор.

– Конечно. Когда я объяснила ему.

– Объяснили ему?

– Да. Как-то вечером он привел меня на ужин в свои покои и спросил об этом. Наверное, хотел убедиться, что мы не замышляем бунт или что-то еще.

– И что вы ему сказали?

– Сказала, что девушкам важно побыть в уединении, что это полезно для их душевного равновесия. А если эти разговоры идут им на пользу, то какая, к черту, разница? Конечно, тогда я выражалась куда изящнее. Садовник любил изысканность во всем.

– Эти разговоры с девушками, как это происходило?

Некоторым нужно было просто облегчить душу. Они были в отчаянии, напуганы, не находили себе места; им нужен был кто-то, кто выслушал бы их. Они расхаживали по пещере, кричали и колотили по стенам. Но под конец выдыхались, и кризис на какое-то время уходил. Это были девушки вроде Блисс, только им недоставало ее дерзости.

Блисс говорила что хотела, когда хотела и где хотела. Как она сказала еще в первую нашу встречу, Садовник не требовал от нас любви. Мне кажется, он хотел этого, но никогда не просил. Думаю, он ценил ее честность, как ценил мою прямоту.

Некоторые девушки нуждались в утешении, и тут я часто пасовала. Нет, если они плакали время от времени, это я еще могла вытерпеть. Или, скажем, в первый месяц в Саду. Но если это продолжалось недели, месяцы или даже годы… Тогда я, как правило, теряла терпение и просто советовала им смириться.

Но иногда могла проявить великодушие и отправляла их к Эвите.

Эвита была Американской леди : крылья у нее были оранжевых и темно-желтых оттенков с замысловатым черным узором по краям. Она была славная, только сообразительностью не отличалась. Не хочу ее обидеть, это просто факт. По уровню развития она так и осталась шестилетней девочкой, и была в восторге от Сада. Садовник посещал ее от силы пару раз в месяц, поскольку его желания всегда пугали ее и приводили в замешательство. Эвери вообще было запрещено к ней приближаться. Всякий раз, когда Садовник приходил к ней, мы с ужасом ждали, что она окажется под стеклом. Но его, похоже, просто умиляла эта детская непосредственность.