Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

Воспоминания о сладостных моментах, созданных для меня Брантом, приводят только к одному: я лучше осознаю жестокую правду. Я живу не с тем человеком, за которого выходила замуж.

И как только он вернется домой, мне снова придется выяснять, кто же он такой.

Последние два дня предоставили мне временную и столь желанную передышку от личных неприятностей, но реальность, словно отринутый любовник, не позволяет забыть о себе.

– Отрежьте их, – говорю я симпатичной даме, накрывающей мне грудь и плечи черным передником. Она молчит, завязывает ленточки на моей шее. В помещении шумно. И светло. И пахнет как возле маминого комода, уставленного множеством склянок с совершенно необходимыми маслами. Баночки, бутылочки, на них ярлычки с надписями, сделанными маминой рукой. Тубероза. Гардения. Розовый перец. Эвкалипт. Лимонник. Флердоранж. – Отрежьте совсем.

Наши взгляды встречаются в зеркале, и женщина проводит пальцами по волнистым прядям, оставшимся от косы, заплетенной мне утром Николеттой.

– Ты уверена? – с сомнением спрашивает она, потом смотрит на Николетту, которая стоит в сторонке с моей сестрой. – У тебя такие красивые…

– Уверена. – Сажусь прямее, поднимаю голову и выставляю подбородок, глядя на свое отражение.

Мама стригла нас примерно раз в год, но всегда оставляла волосы длиной хотя бы до середины спины.

– Дорогие мои, длинные волосы вам идут, – говорила она, подрезая посеченные концы и то и дело поправляя наши головы. – Они только подчеркивают вашу естественную красоту.

Чем дольше я живу с Николеттой, тем яснее понимаю, что все эти годы Мама нас полностью контролировала. Нам не позволялось высказываться о том, что мы носим, что едим, какие у нас прически, в какое время ложиться спать.

А с Николеттой все решения принимаем мы сами.

Она живет свободной жизнью. Никем и ничем не связана. Никаких глупых правил. Никакой бессмыслицы. Не нужно ни о чем спрашивать. Если она хочет что-то сделать, то делает, вот и все.

Если бы здесь появилась Мама, я спросила бы у нее, почему она не подрезала нам волосы. По-моему, в этом нет ничего общего с защитой нас от зла, которое, по ее словам, таится в таких местах, как это. Как раз здесь мы пока не видели ничего, кроме добра.

– Почему бы нам не подрезать их вот так? – Дама с расческой касается моего плеча. – Тогда ты сможешь собирать их наверху, если захочешь.

– Прекрасно, – соглашаюсь я.

Женщина отводит меня к стулу возле раковины и говорит, что вымоет волосы с «шампунем». Через секунду струйки теплой воды текут по голове. Я чувствую слабый цветочный аромат, а женщина массирует кожу головы пальцами.

Почти как Мама, только Мама не делала этого так бережно, и вода всегда была холодной, когда очередь доходила до меня. Теплую она использовала для младших, говорила, им нужнее.

Обернув голову полотенцем, женщина опять ведет меня к креслу, расчесывает влажные волосы, а потом берется за ножницы. Я тут же зажмуриваюсь – сама не знаю, почему, – а когда снова открываю глаза, чувствую необыкновенную легкость, прежде мне незнакомую.

Сэйдж не отрывает взгляда от буклета, предложенного ей Николеттой. Она выбирает себе прическу. Дама наносит лосьон на мои влажные пряди. Пахнет он совсем не так, как кокосовая мазь, которой пользовалась Мама. У меня из головы не выходит Иви. Где она? Что делает? Мама, наверное, все так же забивает ей голову враньем.

Потому что именно так это называется.

Вранье.

Вся наша жизнь была пропитана ложью. Если бы не эта ложь, я давно бы поняла бессмысленность нашего существования.

Мамины сказки получаются нескладными.

По пути сюда я видела людей, выгуливающих собак. Не обращая внимания на холод, они махали друг другу руками, цветастыми вязаными шарфами, шапками. Они радовались прогулке, встрече с другими людьми, они смеялись и кричали «привет». Я видела вереницы домов, ряды магазинов, машины, припаркованные вдоль тротуаров. Когда Мама рассказывала про свое детство, она упоминала все это, но теперь, говорила она, ничего этого больше нет, мир – больное, испорченное место, от былой красоты остались одни руины, и она не вернется туда никогда.

Дама берет маленькую черную машинку, жмет на кнопку сбоку. И тут же поток горячего воздуха раскидывает волосы по моему лицу. Через несколько минут мои веки тяжелеют. Я сейчас усну, прямо в этом кресле. Все кажется таким чудесным – сама не знаю почему.

– Что ты об этом думаешь, Рен? – Сэйдж хлопает меня по плечу, сует буклет, показывая фотографию девушки с прямой стрижкой ниже плеч и челкой до бровей.