Стейнар Браги - Ката

В конце коридора, там, откуда исходил красный свет, находилась большая комната, в которой пахло солеными огурцами. Вдоль стен стояли какие-то емкости, наполненные жидкостью, а сверху на них лежали фотографии; они были бледными, но когда Ката сосредоточилась, изображение стало четче. В одной емкости было фото женщины, откуда-то знакомой Кате: не так, чтобы очень близко, но она знала, что они как-то встречались по работе; перед ней на столе стояли бутылка и пустые бокалы. На втором фото женщин было две, а между ними на земле лежал голый мужчина.

Под одним из стоявших в комнате столов послышалась возня. Ката заглянула под него и увидела девочку. Она вся сжалась, опустила голову между колен; ее глаза, поблескивая, выглядывали оттуда. Увидев, что Ката смотрит на нее, девочка вскочила и пулей вылетела из комнаты. Ката проводила ее взглядом по лестнице на верхний этаж – и чуть погодя раздался крик.

Когда она вернулась в прихожую, девочку уже загнали в угол. Та держала в руке что-то вроде шприца, которым тыкала в воздух в сторону Носорога, подбивавшего ее уколоться; такая борьба явно веселила его. Из носа у девочки хлестала кровь, время от времени она издавала громкие стоны. В какой-то момент Носорогу удалось схватить девочку, он скрутил ей руки и увел по лестнице на второй этаж. В тот же миг двери прихожей открылись (у Каты промелькнула догадка, что она попала в фарс , что бы это ни значило), и Кальман шагнул прямо к ней и подал руку.

– Вы пришли! – воскликнул он. Они обменялись приветствиями. – Нам нужно многое обсудить. Что у вас произошло?

Кальман попросил Кату пройти с ним и смотрел на нее вопросительным взглядом, пока она не отвела глаза. Они вошли в ту самую комнату из попсового детектива: горящий в камине огонь, широко раскинувшийся бильярдный стол; позади блестящего письменного стола красного дерева прибавился ряд чучел звериных голов.

«Фух», – вздохнула про себя Ката. Чтобы избавить себя от болтовни Кальмана, она прошла на другой конец комнаты и стала рассматривать головы: насколько можно было судить, щеки и черепные коробки были набиты соломой, а вместо глаз вставлены темные стеклянные шарики, в которых комната отражалась в крошечном выпуклом виде. Одна голова принадлежала крокодилу, другая – гиене; затем шли головы орангутана, курицы, гориллы, кабана, крысы, удава, зебры, леопарда, медведя. Самая большая голова была тигриная. Рядом с тигром на стене висел нож с изукрашенной рукоятью, навевающий мысли о бушменах, что бы это ни значило.

– Десять зверей. – Кальман подошел к ней. – Сорок ног.

– Грустно, – Ката дала волю горю. – Просто ужас, до чего грустно.

– Почему?

– Потому что в природе тигров осталось до чертиков мало. Их изучают, чтобы лучше сохранить, каждого выслеживают и стреляют в него снотворным, а потом измеряют всё: и лапы, и усы, и записывают в специальную книгу, и надевают на них ошейники – большие такие, толстые, кожаные. Тигр в ошейнике! Вы тигров видели? Они же когда-то были дикими! А сейчас – всё. Сейчас они бегают по лесу, как какая-нибудь домашняя скотинка, и даже не знают, что их перемещение сутки напролет отслеживают. С точностью до метра ! И записывают, и вносят в таблицы, и сравнивают с другими тиграми, которые еще остались в живых… Почему нельзя просто дать им спокойно вымереть, тогда хотя бы не пришлось постоянно видеть, как их унижают? Собачий ошейник на тигре?! Нет уж, дудки.

– А вы боевая, – сказал Кальман, немного помолчав. – Я и не знал, что вы так любите животных.

– Что вы с ней сделаете? – спросила Ката, вдруг вспомнив о девочке. – Вы ее убьете?

– Кого?

– Девочку.

– А почему вы так решили?

– Она же тут в плену, так? И держит ее тут человек с садистскими наклонностями, и он только что…

– Мы ее защищаем… Как будто вам мало одних тигров жалеть! – Кальман рассмеялся и помотал головой. – Нет, вашу жалость надо направить в более подходящее русло… А спросите-ка ее саму!

Он открыл дверь в прихожую и отдал несколько звучных приказов. Немного погодя девочку ввели в комнату и усадили в одно из кресел. Руки связаны за спиной, на голове – мешок, закрывающий лицо.

– Даю вам минуту, – сказал Кальман и встал за креслом.

– Только мешка на голове не надо, а то как я с ней разговаривать буду? – сказала Ката; но Кальман ответил «Нет» и велел ей поторопиться.

Ката выругалась, присела на пол перед девочкой и обняла ее колени. «Это все неправильно. Не знаю, как, – но поверь мне: я хочу тебе помочь», – прошептала она и тотчас ощутила, как на улице стемнело. Большое дерево в саду неистово раскачивалось, его ветви двигались за окном, как щупальца, и она уже не разбирала слов, струившихся у нее изо рта. Чувство тошноты возросло еще больше, и Кате показалось, что она постарела на много лет: кожа сморщилась, съежилась, волосы поредели, кости растрескались, как льдинки в кипятке. Она придвинулась к девочке, насколько это было возможно, и прошептала под мешок на голове, что у нее хватит сил победить всех в этом доме. Одновременно с этим незаметно вытряхнула стащенный со стены нож из рукава, прижала девочку к себе и принялась перерезать ее путы.