Стейнар Браги - Ката

Я не верующая, но, когда речь заходит о таком насилии, часто думаю о душе. Люди говорят о душе, «загубить душу» и все такое – я это понимаю. В моем представлении душа – это как бы карта твоей личности, и если ты в ладу с ней, то доберешься в нужное место, легче попадешь из пункта А в пункт Б в самой себе, примешь более удачные решения, будешь лучше жить. Но при изнасиловании, если не принять никаких мер, ты теряешь душу; связь с ней рвется, и поэтому все начинает казаться тебе только оболочками: ты думаешь о любви, мире или справедливости, но это лишь оболочки, ты понимаешь идеи лишь поверхностно, но больше не переживаешь их, не находишь пути к их сущности. Твое тело – оболочка, в которой ты заперта, все пусто, а пустоту надо заполнить, но ты этого больше не умеешь, и чем больше стараешься, тем более пустыми становятся все эти оболочки. Ты продолжаешь жить в своем теле, но тепла в нем нет – кроме того, что тебе удалось урвать снаружи: ведь потребность в нем так велика…

Новую начальницу онкологического отделения звали Эйрун. В Центральной больнице она раньше не работала, но у нее был опыт работы в Швеции; рука у Эйрун была уверенная, твердая, а взгляд ясный и колючий. Они с Катой были немного знакомы, и Эйрун спросила, не будет ли проблемой для Каты, если ее понизят в должности, – и та ответила, что нет.

«Я учусь смирению», – ответила Ката, изобразив самопожертвенную улыбку в духе своей старой подруги Инги: замученную, но безгранично добрую.

Сотрудники, знавшие ее раньше, сказали ей «Добро пожаловать!», а некоторые обняли в знак приветствия. Ката села в канцелярии, полистала отчеты и обнаружила, что знает, по крайней мере, одного пациента, ожидавшегося на капельницу, – Фьоулу, девушку двадцати пяти лет, которая выглядела в два раза старше: она уже без малого пять лет боролась с раком, и сначала метастазы были у нее в груди, а в последнее время – по всему телу, в печени, почках и лимфатических узлах.

После прочтения отчетов Ката забрала смеси препаратов, повесила емкость с физраствором и принесла «Таксотер» для пятидесятилетней женщины с раком груди на начальной стадии, которую привел муж, а она села на стул, рыдая.

Затем пришла Фьоула; на голове и на лице у нее совсем не осталось волос. Она была отощавшей; под глазами – темные круги, а на лице – то странное отсутствующее выражение, которое бывает у тех, у кого нет бровей и ресниц, придающих лицу цвет и форму. На горле у нее был краник – прочная фистула; Ката залила туда физраствор и спросила, по-прежнему ли она ведет блог. У Фьоулы был так называемый «онкоблог», собиравший ежедневно много сотен читателей: там она описывала развитие опухолей и ход лечения, критиковала систему здравоохранения и даже отдельно взятых ее сотрудников и излагала милые своему сердцу воззрения, взятые из религиозных книг и изданий из серии «Помоги себе сам» или сформированных в ходе собственных страданий за эти годы. В начале блога, пока Фьоуле еще не поставили диагноз, его страницы изобиловали состряпанными на скорую руку постами об учебе в университете, вечерниках и концертах, со смайликами и глупыми анекдотами, – но все это изменилось. Страх смерти, судя по всему, благотворно повлиял на орфографию, так как сейчас стало важнее оставить по себе что-то, «читабельное» для других. После этого Фьоула перевелась в университете на другой факультет – философский, питалась по какой-то системе, включавшей посты, и медитировала с дзен-буддистами на улице Гренсаусвег.

Ката приблизилась к пятидесятилетней женщине, которая уже перестала рыдать, и сменила ей физраствор на «Таксотер».

Таксотер .

Впервые Ката услышала о нем, пока жила в Америке. За несколько лет до того, как они с Тоумасом переселились туда, там бушевали споры между лесозаготовительными предприятиями и экоактивистами, а также между женщинами с раком груди и защитниками болотных сов. Причиной споров был «Таксол», новое лекарство от рака, в несколько раз более действенное, чем старые, и вырабатывавшееся из коры тисовых деревьев, которые растут только в старых лесах на северо-западе США: коры шестисотлетнего дерева хватало на то, чтобы спасти одного больного. Но поскольку на этих деревьях гнездились болотные совы, их потомство оказалось под угрозой. Экоактивисты выступали в защиту сов, а в качестве запасного аргумента выдвигали «эстетические» переживания, доступные только в старых, девственных лесах – каковые леса было необходимо сохранить, несмотря ни на что. Лесозаготовительные предприятия, напротив, подчеркивали необходимость вырубки реликтовых лесов для производства высококлассных музыкальных инструментов и мебели: древесина в них была более гладкая и менее узловатая, чем в более молодых. И, наконец, онкологи настаивали на том, чтобы их интересы учитывались всесторонне и безотлагательно, дабы они могли спасти своих пациентов.