Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

— Фотографию, — сказала она. — Я хочу посмотреть фотографию жертвы.

— Очень интересно, — улыбнулся Карлсон.

— Почему?

— А ее нет.

— Мне казалось…

— Я тоже не понимаю, — перебил ее детектив. — Я позвонил доктору Харперу, медэксперту округа, и попросил проверить, кто еще подавал заявку на эти документы. Он скоро перезвонит.

— Вы имеете в виду, что кто-то украл из дела фотографии?

Карлсон пожал плечами:

— Ну же, Шона. Расскажите мне все.

Она чуть не сдалась. Чуть не рассказала ему о сообщениях и уличной видеокамере. А как же Бек? Этот сыщик при всей его привлекательности мог оставаться врагом.

— Можно посмотреть остальные документы?

Карлсон медленно протянул ей конверт. «Ну хватит», — подумала Шона. Она шагнула вперед, вырвала документы из руки детектива и выхватила из конверта первый лист. Скользнула глазами вниз по странице и, увидев записи о росте и весе убитой, едва подавила крик. В груди похолодело.

— Что? — спросил Карлсон.

Шона не ответила.

Зазвонил сотовый. Сыщик достал его из кармана брюк.

— Карлсон.

— Это Тим Харпер.

— Нашли старые записи?

— Да.

— Кто-то получал на руки результаты вскрытия Элизабет Бек?

— Всего один человек, — ответил Харпер. — Три года назад, как только их переместили в архив.

— Кто?

— Отец убитой. Кстати, полицейский. Его зовут Хойт Паркер.

Ларри и Гриффин сидели на открытой террасе, опоясывающей заднюю часть дома Скоупа. Над раскинувшимся по всей усадьбе тщательно ухоженным садом царствовала ночь. Мелодично трещали сверчки. Казалось, даже они для богачей поют с особым усердием. Из-за стеклянных дверей доносились тренькающие звуки пианино, ярко освещенные окна бросали на траву красные и золотые блики, будто дом украшен иллюминацией.

И Гэндл, и Скоуп были одеты в темные брюки. Кроме того, на Ларри красовалась голубая рубашка поло, а Гриффин облачился в шелковую сорочку от своего личного портного из Гонконга. Потягивая прохладное пиво, Ларри молча разглядывал четко очерченный силуэт патрона. Чуть задрав голову и скрестив ноги, Скоуп сидел и рассматривал свои обширные владения. Его правая рука лежала на ручке кресла, янтарный ликер плескался в бокале.

— И вы не знаете, где Бек? — спросил Гриффин.

— Нет.

— А что это за двое чернокожих, которые его отбили?

— Понятия не имею. Ву уже разыскивает их.

Гриффин сделал большой глоток из бокала. Секунды ползли медленно, как во сне.

— Ты считаешь, он жив?

Ларри хотел пуститься в объяснения, приводя доводы за и против, рассматривая различные варианты. Но, уже открыв рот, передумал и лишь сухо сказал:

— Да.

Гриффин прикрыл глаза:

— Ты помнишь, как родился твой первый ребенок?

— Конечно.

— Присутствовал при родах?

— Да.

— А вот в наше время такой моды не было. Мы, отцы, коротали время в холле, в компании старых журналов. Я помню, как появилась медсестра и повела меня к жене. Я завернул за угол и увидел Эллисон с Брэндоном на руках. Меня охватило странное чувство, Ларри. Что-то поднималось изнутри, распирая так, что я боялся лопнуть. Чувство невыразимое, ошеломляющее, ни с чем не сравнимое. Думаю, все молодые отцы ощущают нечто подобное.

Скоуп замолчал. Ларри повнимательнее посмотрел на шефа. По лицу старика, поблескивая в неярком свете, текли слезы.

— Наверное, все в такой день испытывают одно и то же: радость и боязнь — боязнь ответственности за нового маленького человечка. Однако было и кое-что еще, то, что я не мог выразить словами. Не мог до тех пор, пока Брэндон не пошел в школу.

У старика, по-видимому, перехватило горло. Он закашлялся, слезы потекли сильнее. Звуки пианино стали громче, даже сверчки примолкли, будто прислушиваясь.

— Мы стояли и ждали школьного автобуса, я держал сына за руку. Брэндону недавно исполнилось пять, он поднял голову и взглянул на меня, как это делают все дети в его возрасте. Он был в коричневых брюках и уже успел посадить пятно на коленку. Я отчетливо помню, как зашипела, открываясь, дверь желтого автобуса. Брэндон отпустил мою руку и вскарабкался по ступенькам. Мне хотелось дотянуться до него, снять с подножки и унести домой. Вместо этого я застыл как вкопанный. Он нырнул в автобус, и дверь опять зашипела, теперь уже закрываясь. Брэндон сел у окна, и я увидел его лицо. Он помахал мне, я помахал в ответ, а когда автобус тронулся, сказал себе: «Меня покидает целый мир». Этот желтый автобус с какими-то ненадежными металлическими боками и незнакомым мне водителем увозил всю мою жизнь. И вот тогда я понял, что же именно почувствовал в день рождения сына. Страх. Не просто ответственность, нет. Ледяной, пронизывающий страх. Можно бояться болезни, старости, смерти. Но ничто не сравнится с тем страхом, который камнем лег на мое сердце, когда я смотрел вслед школьному автобусу. Понимаешь?