Джо Лансдейл - Пойма

— Он, кажется, страсть какой умный, бабуль. Куда как умнее, чем доктор Стивенсон.

— Отчего бы нам тогда к нему не скататься?

— Не знаю, бабушка… Ну, в смысле, знаете ли, белая женщина в цветном городе говорит с чёрным мужчиной…

— Уж я-то за себя смогу постоять!

— Да, мэм… Я имею в виду, что доктор Тинн… Вот вы с ним говорите, а он — цветной, да ещё слывущий наглецом, потому что умный и потому что доктор… Пойдут нехорошие слухи… Может получиться, как с Моузом.

— В чём-то ты прав, Гарри. Но я ведь это не ради себя. Я же хочу помочь Джейкобу. Да и не станем мы впутывать доктора Тинна ни в какие неприятности… Папаша Трисом всё ещё там, так и держит свой магазин?

— Да, мэм.

— Тогда есть один способ.

Бабушка развернула автомобиль, и мы направились в Перл-Крик.

Приблизились мы к Перл-Крику, и бабушка сказала:

— Вот как мы поступим, Гарри. Подъедем к лавке. Скажем, что у нас кончается бензин, а это так и есть, немного прикупим. Зайдём в саму лавку, возьмём себе содовой, но перед этим ты сбегаешь до дома доктора Тинна… Ты ж говорил, он там недалеко живёт, верно?

— Да, мэм.

— Сбегаешь туда и скажешь ему — я, мол, хотела бы побеседовать с ним в лавке. Пусть приводит жену, если будет желание. Так никто не возьмётся обвинять его в том, что он завёл со мной интрижку. Он приходит в лавку, а я говорю — хочу, мол, задать кое-какие вопросы, на которые, по-моему, только ему и под силу ответить. Скажи ему, что мы пытаемся восстановить доброе имя Моуза и помочь Джейкобу. Пытаемся найти настоящего убийцу. Договорились?

Мы въехали в Перл-Крик, и ровно тогда же небо затянули чёрные тучи. Их тени пали на дорогу и на лавку, поплыли дальше, их сменили ещё более мрачные тени, которые сгустились надо всем посёлком да так и повисли.

— Вот это я и имела в виду, когда говорила о Восточном Техасе, — сказала бабушка, вылезая из машины. — Дождя тут у вас долго ждать не приходится.

Однако дождя пока не было, тучи ещё только собирались. Я вошёл в здание и заговорил с Папашей Трисомом. Он вывел меня на задний двор и наполнил канистру бензином. Потом обогнул вместе со мной магазин, так и сяк дёргая туловищем. Увидел бабушку и заключил её в объятия.

— Сколько лет, сколько зим, старый ты конокрад! — воскликнула бабушка.

Сегодня Папаша вставил искусственные зубы, так что его речь можно было разобрать, пусть порой в ней и проскальзовал нечаянный щелчок или хлопок съезжающей челюсти.

— Когда я крал того коня, я был ещё молод и глуп, — оправдывался Папаша.

— Это когда ещё ты был молод? Так давно, что и не сосчитать, — сказала бабушка.

Во время разговора я по-тихому улизнул искать доктора Тинна, а бабушка взошла с Папашей по магазинным ступенькам. Послышался крик Камиллы, дородной жены Папаши:

— Ах, мисс Джун, а вы как будто ничуть не состарились!

— Ага, — ответила бабушка, — да все мы ещё молоды и красивы.

Я подошёл к дому доктора Тинна и постучался. Ответила жена:

— Да, сэр.

Я объяснил, кто я такой, и спросил, могу ли я видеть доктора Тинна, если тот не занят. Занят он не был. Женщина впустила меня в дом, и доктор Тинн нашёлся в гостиной — он сидел в кресле-качалке и читал какую-то книгу. Положил книгу на колени и улыбнулся мне.

— Как поживаете, молодой человек? Как там папа?

— Вот из-за него-то я к вам и пришёл, — сказал я.

Доктор Тинн и его жена, оба нарядные, как для похода в церковь, прошли со мной до лавки. Внутри бабушка болтала с Папашей и Камиллой. Папаша стоял за прилавком и двигался в своей обычной дёрганой манере: верхняя часть его туловища то кренилась в одну сторону, то резко отшатывалась в другую, как если бы невидимая рука тянула её за незримую верёвочку.

Камилла находилась по нашу сторону прилавка; на ней было платье, сшитое разом из стольких мешков, что в него поместился бы весь урожай картошки в нашем округе, да ещё вдобавок добрая куча батата. Супруга Папаши сидела на табуретке и смеялась какой-то бабушкиной фразе.

Мешковина её платья была выбелена и выкрашена в синий, но отбеливатель не пошёл ткани на пользу, и краска то ли не впиталась как следует, то ли уже полиняла; наряд посерел, и на верхней части ягодиц миссис Трисом проступил блёклый отпечаток складского клейма: его буквы напомнили мне насекомых, прицепившихся к свиной ляжке, которая колышется на бегу.

Волосы Камилла густо смазала маслом, зализала наверх, собрала в узел на макушке и продела в него две длинные вязальные спицы. Когда на их кончики падал свет, спицы искрили, что говорило об их небывалой остроте. По слухам, Камилла носила эти спицы для самообороны.