Джо Лансдейл - Пойма

— Папа-то? Я как-то ни разу не видел, чтобы он вспылил по-настоящему. Бранит нас с Том время от времени, да. Как-то раз облил меня водой за то, что я огрызался на маму, ну и сёк нас, бывало, если мы безобразничали, но никогда при мне не было, чтобы папа прямо вот сорвался.

— Что ж, самообладание у него имеется. По-моему, правда в том, что он не вспыльчивый, просто раздражительный. Разозлить его нелегко, так что вспыльчивым его называть не годится. Но уж если Джейкоб сорвётся, тут-то и проявляется его дурной характер.

В этом я тоже усомнился, но ничего не сказал.

— Надеюсь, ты этого и не увидишь, потому что зрелище это препротивное. И надеюсь, ты-то сам не такой. Такой дурной характер никого не красит. Ещё Джейкоб жутко гордый. В основном — в хорошем смысле. Но что-нибудь ведь завсегда подстёгивает в человеке гордость, и если в узде её не держать, то она уже и не гордость вовсе, а гордыня. Разок ей поддашься, потом не вдруг и отпустит. Уж я-то видала такое. Зато, с другой стороны, нет человека более добросердечного, чем твой папа.

— Бабушка, а вы знаете Рыжего Вудро?

— Ты с ним знаком?

— Да, мэм.

— Когда-то он был в числе ухажёров, которые бегали за твоей мамой. Их у неё было много. Сейчас это, наверно, трудно представить, глядя на меня, но и за мной в своё время многие увивались. Матушка-то твоя, правда, всех их держала на коротком поводке. И папу, и Рыжего. Но с Рыжим она познакомилась раньше, и намерения у них были весьма серьёзные.

— Серьёзные, правда?

— Угу. И ведь Рыжий — он привык своего добиваться. Только вёл себя малость с причудью. Поговаривали, он в детстве животных мучил, но не знаю, насколько это правда. Людям только дай поговорить, особенно если они кого не любят. Одно точно скажу: был он совсем не из хорошей семьи. Не просто из бедной. Чёрт, мы ведь все тогда жили один другого беднее, да и нынче по большей части живём не лучше. Но отец Рыжего, бывало, поколачивал сыночка, а его мать — она была, что называется, женщина гулящая. Любила гулять с мужиками.

— Мама говорила, что его воспитала мисс Мэгги…

— Эта женщина дала ему всё возможное воспитание, но на нём это слабо сказалось. Не то у ней было положение, к тому же она, как цветная, и не могла на него особенно повлиять. По большей части Рыжий сам себя вырастил и воспитал, и не могу сказать, чтобы это было примерное воспитание.

— Мама говорила, у него было от мисс Мэгги два сводных брата.

— Слыхала эту историю. Не знаю, есть ли ей какие-то подтверждения.

— А когда мама познакомилась с папой — тогда она и перестала встречаться с Рыжим?

— Как я и сказала, она держала их обоих на коротком поводке. Но когда она встретила Джейкоба, между ними пробежала искра. Потом они поехали кататься на барже — и твоя мама, кстати сказать, отправилась с ними без разрешения. Каким-то образом Рыжий оказался за бортом, угодил в водоворот, а твой папа его спас. После этого случая Рыжий и папа — а они были добрыми друзьями — так и не нашли общего языка. А твоя мама потеряла весь интерес к Рыжему. Он же с той поры сделался чёрствым. Или, может быть, просто обнажилась его настоящая натура. Взял моду накалывать на руке имена женщин, которых он завоевал.

— Завоевал?

— С которыми был близок. Понимаешь, о чём я, Гарри?

— Да, мэм. Я думаю… А он сам их делал? Ну, наколки-то?

— Ага. Какой-то острой штукой и древесным углём. Набьёт имя — а рядом дату, когда… Ну ты понял. И исполнение грубое, и содержание — пошлее некуда. И мало того, принялся он всегда засучивать рукава, чтобы все видели, чьи имена появились у него на руке и в какой день это сделалось.

— Можно подумать, хоть одна женщина захотела бы с таким водиться! — удивился я.

— Женщин порой сложно понять — да и мужчин, Гарри, на легче.

— А теперь у него рукава всё время спущены, даже в жару.

— Это хорошо. Видать, теперь он уже не так сильно этим гордится.

— Думаете, он стал таким из-за тяжёлого детства?

— Какая-то связь точно есть, не без того. Но я вот что тебе скажу. У папы твоего семья жила не лучше. А Джейкоб вон правильным вырос. Так что это Рыжего нисколько не извиняет. Мать твоего папы умерла, когда ему было восемь. Старик вообще завсегда косо смотрел на всякое ученье, а когда умерла жена, так и вовсе забрал Джейкоба из школы и заставил его батрачить на хлопковых полях. По тем временам много кто так поступал со своими детьми, да и сейчас такого не меньше. Надо же зарабатывать на кусок хлеба. А то ведь влёгкую ноги с голодухи протянешь! Но старик ещё и стал бить твоего папу, и бил его крепко. Как-то раз на хлопковом поле папа твой занемог. По правде сказать, даже поранился. Уж не знаю как, но упал, приложился головой о камень, и из ушей кровь пошла. Я была тогда совсем молоденькая, только-только вышла за твоего дедушку, так что об этом слышала. Сама не видела, но знаю, что кто-то видел: случилось-то это на глазах у всех, перед всем честным народом.