Джо Лансдейл - Пойма

— Почему бы и нет?

— У нас тут с недавних пор происходят кое-какие неприятности, — ответил папа. Затем вкратце выложил ей всё об убийствах. Однако ни словом не обмолвился ни про стычку с Кланом, ни про Моуза.

— Они же будут со мною, Джейкоб. Я беру их с собой на рыбалку!

— Ну не знаю.

— Ну пусти, пап, — взмолилась Том. — А то я даже забыла совсем, как удочку держать.

— В таком разе никак нельзя подвергать их опасности, — сказала бабушка. — Я привезла свой дробовик. Значит, прихвачу его с собой.

Папа засомневался, но всё-таки разрешил.

— Только слишком далеко не забирайтесь. Тут и поблизости мест с хорошим клёвом хватает.

— Я знаю, где их искать, — ответила бабушка. — Моуз-то нам в своё время все самые клевучие места показал. Кстати, как там старик, скрипит ещё?

— Да, — сказал папа.

— Так и живёт в этой своей халабуде?

Папа кивнул:

— Я бы предпочёл, чтобы вы настолько не уходили.

— Вот и чудненько, — улыбнулась бабушка. — Значит, им со мной можно?

— Покуда ты с ними. И держитесь всё же поближе к дому.

Бабушка натянула комбинезон. Мы с Том накопали червей в жестянку из-под кофе, собрали удочки и всё прочее рыболовное снаряжение и вместе с бабушкой, которая забросила на плечо двустволку двенадцатого калибра, углубились в лес и направились к реке.

В лесу в тот день стоял кисловатый запах, деревья обступали нас плотными рядами, будто колонны в готическом соборе, а сквозь кружево листвы, как сквозь витражи, пробивались солнечные лучи. Под ногами похрустывала сухая сосновая хвоя, а с веток тяжело, как дождевые капли, падали разноцветные листья.

Меня всё ещё клонило в сон от послеобеденной сытости, но ходьба понемногу возвращала бодрость. Бабушка довела нас до берега, там мы выбрали укромное местечко над песчаным обрывом, обосновались и насадили червей на крючки. Начали рыбачить, а бабушка вскоре пустилась в разговоры.

— Помнишь меня, Гарри?

— Да, мэм. Я помню, как вы от нас съезжали. Очень хорошо помню. И дедушку тоже.

— Что ж, я очень рада снова к вам вернуться.

— А вот я вас не помню, — вмешалась Том.

Бабушка засмеялась:

— Да я и не предполагала, что помнишь!

— Очень жаль дедушку, — сказал я.

— Мне тоже. Однако же вот невмочь мне было оставаться у его могилы. А что могила — яма в земле, да и только! А человек — так он вот тут, в сердце. Я, конечно, люблю Эрлину — это ещё одна моя дочка, — но пришлось возвращаться в Восточный Техас. А то у них там, под этим Амарилло в прериях, ни одного деревца!

— Совсем-совсем ни одного? — удивилась Том.

— Там, конечно, есть то, что местные называют деревьями, но разве ж это деревья? Так, кустики. И ни речки тебе, ни ручейка, как здесь у нас. И зверья там столько не водится. Да и вообще прокормиться там куда как труднее. Ничего не растёт, хоть тресни.

— Папа говорит, тут сейчас тяжёлые времена, — сказал я.

— А где сейчас легко-то? Тут-то ещё ничего по сравнению с Северным Техасом, уж не говоря о бедолагах из Канзаса и Оклахомы.

— Вы о чём?

— Ну смотри, Гарри, начнём с того, что у них там нет такой плодородной почвы. Здесь ведь как: бросишь в землю зерно, оно и прорастёт… Гляди-ка, клюнуло… Чёрт! Только червя мне с крючка сорвали. А эти паршивые рыбы хитрее, чем кажутся!

Бабушка вытянула леску, и Том насадила на крючок нового червяка.

— Там, на севере Техаса, была суровая жизнь. Когда-то что-то там и росло. Кукуруза, хлопок, горох и так далее, а потом всё повысохло. Долгое время не было дождя, и земля покрылась корочкой, будто струпьями. То и дело выплывала пара-тройка облаков да дразнила нас с неба, но дождя они не давали. Наконец они, видать, решили, что довольно над нами поиздевались, и насовсем растаяли в небе. Всё спеклось. Кукурузные стебли пожухли, початки скукожились, как гусеницы на раскалённом листе жести. Картошка вся как есть погнила в земле, а когда её всё же откапывали, клубни были что твои сосновые шишки. Не годились в пищу, хоть ты вари их с сегодня до будущего воскресенья, посоли, поперчи да отбей молотком. Хлопок просто не взошёл, а горох выгорел на солнце.

Земля так высохла, что стала как пудра. Потом задул ветер, северный, холодный и штормовой, поднял облако пыли и разнёс его по всей округе. Всё засыпало песком. Песок и на зубах скрипел, и между пальцев ног проникал, и в пятую точку забивался, и попадал в еду и питьё. Ветер, зараза, выдул почву даже из-под камней и высосал из земли все живительные соки: остался только песок, зачерпнёшь его горстью — побежит промеж пальцев, совсем как вода… А потом пришла саранча.