Микаель Ниеми - Дамба [litres]

Набрала полные легкие и до последней капли выдохнула Лабану в рот. Куда тяжелей, чем она думала. Еще и еще… Услышала шипение и сообразила: впустую. Она вдувает воздух в рот, а он выходит через нос. Что там еще было, на этих курсах?.. Да как же она могла забыть! Надо зажать нос! Накрепко сжала ноздри большим и указательным пальцами. Дело пошло лучше: грудная клетка вновь приподнялась. Потом опала, и Лена снова выдохнула свой собственный воздух в легкие юноши. У нее возникло странное чувство, будто она проникает… даже не проникает, а вламывается в самые заветные уголки души чужого и даже неприятного ей человека.

Двенадцать глубоких вдохов, двенадцать выдохов. По счету – двенадцать раз. Откуда взялась эта цифра, она не знала. Может, и называли на тех курсах гражданской обороны, но это было так давно…

Лена выпрямилась и взяла паузу – закружилась голова. Еще одно словечко с курсов – гипервентиляция. Судорога, похоже, немного отпустила. Вялая рука упала на траву. Хорошо это или плохо? Дождь усилился, по восковому лбу Лабана стекали прозрачные струйки. Опять попробовала найти пульс – и опять ничего не получилось. Грудная клетка ледяная и скользкая, как рыбье брюхо. Господи, как ему, наверное, холодно… Белый как мел. Большая кровопотеря, а может, и вода в легких.

Дыхание рот в рот. Что еще она может сделать?

Десять глубоких вдохов, десять выдохов.

Жутко тошнит, но по-другому никак. Сменить некому. Никого больше нет, его жизнь в ее руках.

Еще восемь. Пульс так и не нащупывается. Массаж сердца? Как там показывали?.. Она несколько раз, сложив ладони, надавила на грудную клетку, но никакой уверенности, что так и надо, что она делает все правильно, не было.

Еще восемь раз. Еще и еще. Постепенно тело расслабилось, судороги прекратились. Лена боролась с пугающим и неприятным чувством, что она измывается над покойником. Что он уже далеко по ту сторону, а веки закрыты вовсе не от слабости. Они прячут взгляд в иной мир, куда ей, как и никому из живущих, входа пока нет.

Силы кончились. Она приложила ухо к груди.

Лабан? А ты и в самом деле хочешь жить?

Хочет, хочет… еще как хочет. У нее до сих пор стоял в глазах его стремительный рывок в гору от надвигающейся водяной лавины. Если бы ты бегал похуже, тебя бы смыло вместе с акварельными тетушками. Впрочем, все равно смыло. Но жить ты хочешь.

А право? Есть ли у тебя право жить? Достоин ли ты неизвестно кем данного права жить на земле?

Она с отвращением отбросила эту мысль. Как может один человек определить право другого на жизнь? Вспомнила картину… не из музея, это точно, в музеях она ее не видела. Наверняка из какого-то альбома с репродукциями. Женская фигура с весами в руке. На одной чаше – Зло, представленное жабами и змеями. На другой, разумеется, – цветы и фрукты, олицетворяющие Добро. В самом низу картины, слева, пылает адское пламя преисподней, а справа в облака уходит лестница, ведущая к вратам Рая. И туда и сюда выстроились длинные очереди крошечных человечков.

И что? Художник полагает, можно измерить достоинства человека так просто? Положить на весы и оценить, что перевесит, добро или зло? Или еще проще – нечто вроде лакмусовой бумажки. Сунул в душу и посмотрел, покраснеет или посинеет.

А Лабан? Самовлюбленный Нарцисс, вечно жаждущий внимания и одобрения. Из тех, кто причиняет женщинам неисчислимые страдания. Будет домогаться, завлекать, а когда цель достигнута, повернется спиной. Сделает первого ребенка в двадцать три и исчезнет задолго до рождения. Второй ребенок – в тридцать один, от другой женщины, очень красивой и совершенно слепой, не имеющей ни малейшего представления, с кем имеет дело. Еще и третий ребенок, уже в сорок четыре, с дурочкой номер три. На этот раз будет уверен, что все серьезно, вроде бы остепенился. Но где там… На пороге старости, в пятьдесят или пятьдесят пять, появится начинающая художница, студентка, хрупкое, похожее на ангела трогательное существо. Ее будет сводить с ума седеющий конский хвост и отточенный горький сарказм по отношению к молодым художникам, обошедшим его во всех смыслах – и свежестью замыслов, и в глазах критики, и, что самое главное, в плане финансов. И этот ангелочек родит ему четвертую дочь, обреченную расти без отцовской опеки, в нищете и с раз и навсегда разочарованной матерью с поджатыми губами.

Так бы оно и было. Дорога ясная и прямая.

Но вот пожалуйста: всемирный потоп. Нежданно-негаданно. Землетрясение, оползень, цунами. Калейдоскоп встряхнули, и картинка изменилась. Появился новый, никем не предусмотренный узор.