Микаель Ниеми - Дамба [litres]

Мысль была настолько приятной и успокаивающей, что она постаралась ни о чем другом не думать. Как прекрасно, что мир устроен так, как устроен. Сначала видишь жуткие картины, пугаешься, а потом приходит мама с чашкой горячего шоколада и ломтем горячего хлеба, а с него, с этого небрежно отрезанного ломтя, капает растаявшее масло. Ночной шторм миновал, осталось только вечное молчание гор и мамина всепрощающая улыбка.

Она вспомнила эту страшную водную лавину, тяжелую, как расплавленный металл. Постаралась представить плотину в Порьюсе, широкую, мощную конструкцию. Наверняка выдержит и воду, и уж подавно ее жалкое убежище, дом Йельмара Нильссона.

Выдержит, разумеется выдержит. Река, может, и перехлестнет плотину, но перекинуть целый дом на другую сторону точно не сможет.

Опять вспомнила сон, нежные, упругие, но тревожные толчки.

А если вода уже пробила дамбу? Если в ней образовалась брешь?

Тогда она плывет к водопаду.

Ловиса так и сидела на верхней лежанке двухъярусной кровати. Изогнулась и заглянула в маленькое фасадное окно. Не так уж много отсюда видно, но сколько ни вглядывалась, никакой дамбы не увидела.

И… послышалось? Послышалось или нет?

Глухой, мощный рев исполинской, плюющейся ледяной пеной лавины.

Барни сел, раскинул ноги и разглядел камень. Он так и не выпустил его из рук – черно-серый, под килограмм. Похож на кусок железняка, но вряд ли – железняк весил бы вдвое больше. Диабаз, должно быть. Грубая, шероховатая поверхность. Видно, никогда не лежал в воде, вода бы его отшлифовала. Следы крови и прилипшие длинные волосы.

Он с отвращением отбросил камень.

Сквозь неумолкающий шум воды послышался отдаленный крик. Это та фря, на оставшемся от дамбы островке. Кланяется и кланяется… кому она кланяется? Складывается чуть не пополам. Подумал бы, что молится, кабы не руки – машет то так, то эдак, будто в конвульсиях. И визжит без перерыва. Физиономия как у маски “Крик” на Хэллоуин – белый овал под капюшоном с растянутым ртом. Кончай визжать, сдавайся. Никто тебе не поможет. Никто! И уж точно не твоя подружка.

Подружка не поможет, она лежит у его ног. На спине. И вид испуганный. Что ж… Никто и не собирался. Сама виновата, что так получилось.

Открытые, остекленевшие глаза. Барни попытался их закрыть и в ужасе вздрогнул: как это может быть? Глаза снова открылись и невидяще уставились на него. Попробовал еще раз – то же самое. Потрогал лоб – мягкий, как перезревшая груша. Нажал посильнее – кость подалась, но с сопротивлением, будто там что-то давило изнутри. Мозг, что ли? Кора головного мозга или как это там у них называется. Наверное, мысли и воспоминания просятся наружу. Потрогал шею – есть ли пульс? Нет… прохладная кожа, под ней никакого движения. Неуверенно нагнулся и прислушался – дышит ли? О… что-то есть, вроде легкого ветерка… Нагнулся пониже. Рот приоткрыт, видны ровные белые зубы. Он мог бы целовать этот рот, встреться они где-нибудь в другой обстановке. У барной стойки, к примеру. Там-то уж точно все повернулось бы иначе. Еще раз провел пальцем по глазам – всегда так делал, если случалось сбить на дороге косулю или оленя. Нет… ни малейшего рефлекса. К пальцу прилипло что-то скользкое… Барни передернулся от отвращения. Что это за дрянь? Лоскут роговицы? Уже начала разваливаться на части? Он судорожно махнул рукой, будто отшвырнул паука или осу, – и тут же сообразил: контактная линза.

Нервы ни к черту.

Потрогал свои разбитые губы. Ничего утешительного: передние зубы сместились внутрь, как у грызунов. Из десен продолжает сочиться кровь, а сплюнуть больно, потому приходится то и дело закидывать голову и глотать соленую слизь. Зачем она это сделала? Зачем она его ударила? Кому это было нужно? Она ведь уже расплатилась, все встало на свои места. Не набросься она на него с камнем, все бы кончилось миром. В конце концов, он же ей жизнь спас, если б не он, уже рыб бы кормила. Могла бы хоть спасибо сказать. Пойми их, женщин… обязательно надо перечить. Обязательно все сделать наоборот. Женская душа… говорят, чужая душа – потемки. Так и есть, а уж женская-то – вообще глаз выколи.

Разболелась голова. Раздобыть бы таблетку альведона [20] Альведон – парацетамол. , о выпивке и мечтать не приходится, когда такое творится. Может, у нее найдется что-то?

Но нет, никаких таблеток. И тем более фляжки с аквавитом. В кармане дождевика только сломанный телефон и мокрый носовой платок. В джинсах – небольшой красный бумажник. Пластиковые банковские карты, права и довольно много налички. Барни пересчитал деньги и окончательно растерялся. Две тысячи! Могла же заплатить, и никаких проблем. И не случилась бы вся эта дурость. Но женщины, ясное дело, устроены по-другому. Переложил деньги в карман, оставил пару сотен в бумажнике – он же не вор какой-нибудь, взял за украденный мобильник. Телефон, конечно, стоил больше, но все же не новый. Все по справедливости.