Микаель Ниеми - Дамба [litres]

К новому зданию Народного дома выстроилась довольно длинная очередь. Несколько лет, пока шла бесконечная стройка, танцы устраивали в спортзале. Очень неудобно. Странно, но даже в очереди не было обычных перепалок – настроение превосходное. А когда им все-таки удалось пробиться в танцзал, Ловисе показалось, что она попала в цветущий сад. Здесь были костюмы из всей Сапми [19] Сапми – саамское название Лапландии. . Парни из Карашёки с накладными плечами и серебряными галунами, более скромные костюмы из Южной Лапландии с расшитыми круглыми воротничками, плиссированные юбки и пламенно-желтые накидки на плечах у девушек из Каресуандо. Местных саамов, из поймы Люлеэльвен, отличал сплетенный из прямоугольников изысканный орнамент на воротниках. У Ловисы тоже был национальный костюм, но после конфирмации она ни разу его не надевала, да и не могла – выросла. А купить новый руки не доходили.

В зале кружились, кланялись, расходились и сходились пары – изящно и не очень, в зависимости от промилле алкоголя в крови. Но это ее не волновало и не смущало. Впервые в жизни Ловиса почувствовала: что-то в жизни она потеряла, что-то прошло мимо нее.

Какой-то парень улыбнулся и, наверное, сказал что-то смешное, но Ловиса не поняла, она почти не знала язык северных саамов. Улыбнулась в ответ, но парень наверняка догадался, что она не оценила его шутку, огорчился и исчез в толпе. Анн-Марит взяла костюм напрокат. Ловисе это показалась не особо приличным, вроде бы как попросить поносить чужую кожу, но парни, вероятно, так не думали – Анн-Марит приглашали и приглашали, она не успевала вернуться на место. То в одном углу зала, то в другом взлетала и опускалась волна ее смоляных волос.

Ловиса стояла в углу. Даже имя ее ощущалось неправильным. По-саамски ее звали Инга-Ловиса, но поскольку она считалась шведкой, то перестала использовать первое имя. Она чувствовала себя серой и плоской, как лист бумаги. На одной стороне можно что-то написать, а другая спрятана, прижата к столу. Так и она – прижалась к стене и никому не показывает спину. Да никто ее и не приглашал – а что еще ожидать? Никто же не знает, кто она такая. Ушла бы, но надо дождаться Анн-Марит, именно у ее вновь обретенных приятелей они собирались переночевать.

И вдруг кто-то ухватил ее за запястье и поволок за собой. Ловиса глазом не успела моргнуть, как оказалась в самой середине зала. Парень был настолько пьян, что не мог выговорить ни слова. Но руки работали: впился пальцами в попу, не оторвешь. Ловиса попыталась вывернуться, пьянчуга поскользнулся, упал и потащил ее за собой. Мало того – повалил соседнюю пару. Оскорбленный кавалер вскочил и полез в драку, остальные уже изготовились его поддержать, орали и угрожающе махали руками. Ловиса на своем убогом саамском пыталась их успокоить. Ей было стыдно и страшно. Она хотела только одного – поскорее уйти. Но пьянчуга не отпускал, вцепился в рукав так, что затрещали швы.

И тогда она впервые увидела Уле Хенрика. Он возник из ниоткуда, словно просочился через толпу. Протянул дебоширу пластиковый стакан с пивом. Тот жадно схватил, начал звучно пить и отпустил Ловису. Та встала, отряхнулась и с удивлением заметила, что кураж пропал не только у пьяного, но и у других. Уже никто не лез в драку. Разошлись, качая головами: вот же идиот…

– Как ты? – спросил миротворец.

– Giihtu , – промямлила Ловиса. – Спасибо.

– Потанцуем?

Первым побуждением было отказаться – ей не нужна жалость посторонних. Нет, я не танцую. Спасибо, я шведка.

Но, сама не зная почему, протянула ему руку. Вот такой он, Уле Хенрик, – мягкий и уступчивый. С самого начала с ним было на редкость легко. Всего-то дел – встать рядом и следовать за ним.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Ловиса… нет. Я хотела сказать – Инга-Ловиса.

– Еще бы! Я сразу понял: ты саамка.

А теперь их ребенок толкается у нее в животе. Приснилось, конечно, но приснилось не зря. Это сигнал. Ребенок хочет жить. Он разбудил ее, он чувствует приближающуюся опасность.

Дом довольно ощутимо качался. У нее возникло подозрение, что импровизированный якорь уже сорвало, дом тащит его за собой. Течение слишком сильное, камину не удержать такую тяжесть. И как далеко уволокло дом, пока она спала? По ее расчетам, где-то близко должен быть Порьюс. И порьюсская дамба.

Господи, дамба! Она чуть не закричала от радости и облегчения. Какое счастье, дамба! Только бы дом Йельмара Нильссона продержался до дамбы! Упрется в бетонную стену и послушно остановится. И уж как-нибудь она заберется наверх, зубами и ногтями, лишь бы оставить этот скрипучий, готовый в любую минуту развалиться ковчег. А потом добираться домой. Как вроде бы ничего и не случилось. Позвонит Уле Хенрику – все хорошо… конечно же, все хорошо… нет, конечно, кое-что произошло. А так – нормально…