Андерс Рослунд - Именинница

— Сожалею, но только после того, как узнаешь, кто из ваших продался.

Его взгляд ясно давал понять, что Хоффман не намерен и дальше спорить на эту тему. Опытный следователь, Гренс знал, как это бывает, когда заданный вопрос уводит гораздо дальше, чем ответ, на который рассчитываешь. И пока комиссар допивал последнюю за этот вечер чашку кофе, Пит Хоффман успел сбежать по лестнице и остановить на улице свободное такси. Через двенадцать минут он был в западном Сёдермальме, в ателье, где его уже ждала знакомая гримерша, — с улыбкой, в которой можно было утонуть.

— Спасибо, что смогли обернуться так быстро.

— Это же срочно, как всегда.

— Как всегда.

Она уже выкатила ростовое зеркало на середину комнаты. На этот раз встреча с самим собой не стала для Хоффмана таким потрясением, как несколько дней назад. Он начинал привыкать к этому обрюзгшему бухгалтеру.

— Куда едете, Пит? Меня больше волнуют погодные условия — температура, влажность и тому подобное.

— Жара, как и здесь. Хотя, я думаю, для тех мест это нормально.

— И мы оставляем все как есть? Отечные веки, кривой нос с большими ноздрями, обвисшие щеки, подбородок и живот?

— Да, все как есть.

Устраиваясь в кресле, Пит подумал о том, как ему хотелось бы избежать всего этого — липкой массы, которую сейчас размажут по лицу, и гипсовых полосок, которые так долго затвердевают. При помощи слепков, оставшихся с его прошлого посещения, гримерша успела подготовить детали новой маски. Части прежнего лица отлипли под воздействием смывающего средства, после чего мастер наклеила новые. Проверила веки — они держались так же прочно, как щеки и подбородок.

— Так вы проходите еще некоторое время. Ваш живот стал еще чуть больше, поэтому в пакете две новые рубашки. И еще баночка клея на всякий случай. Проверяйте все как можно чаще. Этого не должно случиться, но на жаре, тем более если будете активно двигаться…

Следующая поездка в такси завершилась на бензозаправке близ Хаммарбю. Именно там Хоффман попросил водителя его высадить, в полутора километрах от дома. Это расстояние он преодолевал осторожно, то и дело озираясь на предмет возможной слежки. И вот он стоял здесь, на другой стороне улицы, в двадцати пяти метрах от тех, чьими жизнями дорожил больше, чем своей собственной. И снова чувствовал подступавшую к сердцу ярость, — совсем как в тот вечер, когда обнаружил младшего сына играющим с ручной гранатой, — ярость, от которой его начинало трясти.

Именно она и заставила Пита достать телефон. Он должен был позвонить, но не Зофии, до которой мог бы добежать в два прыжка. Возможно, это и приглушило бы тоску на некоторое время, но потом сделало бы ее еще более невыносимой. Нет, лучше поговорить с тем, кто может их видеть.

— Так поздно, босс? Что-нибудь случилось?

— Я уезжаю на несколько дней… так, небольшая поездка. Хотел удостовериться, что у наших новых клиентов все в норме. Я имею в виду маму с тремя детьми.

Хоффман отступил на пару шагов в сторону, чтобы не попасться в глазок камеры. Энди не должен был его видеть, пусть даже в этом облике.

— Свет не горит. Спят, наверное.

— О… да… а в остальном ничего нового? Я просто подумал… ты ведь наверняка их видел. Как они выглядят? Один из мальчиков как будто вел себя беспокойно, ты говорил?

— Потом как будто успокоился. Я видел его только мельком, мальчики предпочитают держаться подальше от окон. А мама… вы не говорили с ней по поводу телефона?

— Телефона?

— Она приняла еще один вызов, я видел через окно. Какого черта, босс… как мы можем что-то гарантировать, если они не следуют нашим инструкциям? Я имею в виду…

— Это моя оплошность, Энди. Приношу свои извинения. Я забыл, но обязательно поговорю с ней. Думаю, поймет. Она производит впечатление неглупой женщины.

— И вы все еще не знаете, почему они здесь? Что с ними случилось?

— Не более того, что это как-то связано с ее мужем.

Завершив разговор, Пит Хоффман еще долго разглядывал окна и стену дома, разделявшую их с Зофией.

Скоро, совсем скоро…

05.01. (Осталось 2 дня, 17 часов и 1 минута)

Ошарашить, сбить с толку — испытанное средство мастеров допроса. Но проснуться в тюремной камере не вполне протрезвевшим, после шумного свадебного торжества, быть разбуженным с похмелья раздраженным приветствием полицейского Эверта Гренса, брошенным в четырехугольное окошко, — что может быть более неожиданным? Добавьте к этому охранников и замок, чей металлический скрежет словно распиливает мозг на две половины, а стопорные поршни острым мечом вонзаются в череп, напрочь парализуя любую мысль в самом зародыше. А потом еще этот полицейский врывается, грохоча стальной дверью, вместе с женщиной, организовавшей весь этот бедлам. После этого можно понять Душко Заравича, встретившего комиссара и его коллегу лежа на койке спиной к двери.