Маргарита Ардо - Новая жизнь Нефертити

«Проблемы буду решать по одной», — сказал себе Лембит.

На всякий случай придерживая ладонями плиты, он принялся сползать ниже — к обнаруженной пустоте справа. Напомнил себе извивающегося червяка. Шелест сыплющегося песка, как сигнал тревоги. Сейчас всё обрушится снова! — мелькнуло понимание.

Рывком Лембит выдернул левую ногу из плена, вскрикнул от боли, порвав и штанину, и кожу. Но смог перекатиться к ступени шахты, чуть не приложившись лбом о породу. Дёрнулся вверх. Вовремя! Еле различимое в темноте нагромождение плит и блоков издало свист, скрежет и пришло в движение.

Инстинктивно Лембит подтянулся на руках и оказался на ступени в тот момент, когда каменная громадина — та, что была сверху, — с адским грохотом распласталась у его ног. Всё сотряслось. Внутренности тоже. Переведя дух, Лембит сунул руку в карман и достал зажигалку — ещё один трофей. Даже странно, что его не обыскали люди фанатички. Хотя они были уверены, что он живой труп — чего мараться?

Огонёк в руке заставил Лембита сощуриться. Часто моргая, он отвёл руку дальше и сумел рассмотреть, что проход в погребальную камеру стал значительно выше, если не считать неровное нагромождение блоков понизу. Увидел белую фигуру на полу. Она сидела, опираясь на руку, будто только что привстала.

— Дамира! — громким шёпотом выкрикнул он, опасаясь нового обвала. — Дамира, не подходи, я сам! Жди, я сейчас!

Резко вскочил, слегка повело. Он расставил ноги и заставил себя двигаться медленно, осторожно нащупывая ступней дорогу и подсвечивая зажигалкой. Чёртов светодиодный фонарь снова сдох. Устроителям этой мистики хотелось выкрутить ноги. Жаль, что гниют уже тысячелетия где-нибудь в песках. Лембиту больше верилось в магнитные аномалии в горной породе, несмотря на то, что почудилось в первые минуты в этом адовом днище. Голубые всполохи, туман ледяной. И никогда же не считал себя эзо-невротиком.

Лембит перелез через последний крупный блок, чуть не споткнулся о растворённый в темноте обломок и бросился к Дамире. Она почему-то до сих пор сидела на полу, недвижимая, будто сомнамбула. Запах жареной птицы потянул влево. С усилием воли Лембит сглотнул слюну и не повернулся. Успеется.

— Дамира! — Он склонился над девушкой и опешил: её голова была выбрита налысо.

Но это её запах, её глаза! Живая!

Она медленно пошевелилась, подняла осунувшееся, измученное лицо и, протянув к нему руки, произнесла:

— Aui nek’em kishat. Nek Ankh’a. Ank’sh’a, Neteru.

Что это за язык?!

У Лембита широко раскрылись глаза. Он помог ей подняться, растерянный. Выдавил:

— Ч-что ты сказала?

Она обвила ему шею руками и прижалась, буквально повисла на нём. Лембит осторожно обнял её, чувствуя под пальцами хрупкие дрожащие лопатки. Она выдохнула:

— Живой. Спасён… Слава Богу! Роберт… — и уткнулась носом ему в шею.

Лембит почувствовал горячую влагу. В сердце стало так же горячо, и в глазах. До остроты.

— Цела…

Вместо слов она покрыла поцелуями его шею, подбородок, щёки, губы. Лембит погладил её по голове, так неожиданно гладкой и спросил, чувствуя головокружение от голода.

— А корзину с едой не раздавило?

Я подвела Роберта к спонтанному алтарю, где перед потухшим светильником была разложена еда.

— Прости, что на полу, — прошептала я и подтянула к нему почти пустую корзину. — Тут тоже есть немножко.

Он кивнул. Без лишних слов сел на пол и схватился за утиную ножку. Уже доедая, опомнился:

— А ты ела?

— Да, да, — устало произнесла я, — немного.

— Садись и ешь. — Он разломил кусок подсохшего хлеба, протянул мне. Придвинул вино. — Почти The Last Supper. Как это по-русски называется?

— Хлеб и вино? Тайная Вечеря? — удивилась я. — Нет, ну что ты, нет… Ты кушай.

— И ты.

Прожевав кусок быстро, Роберт порылся в корзине и выудил ещё одну баночку с маслом. Без слов наполнил светильник. Поднёс зажигалку. Наш склеп охватило приятное, ароматное тепло света. Надо же, а мне и в голову не пришло…

Я поднесла к губам финик и застыла, глядя, как он ест. Быстро, сосредоточенно, немножко хищно. Громко глотает, торопясь, запивает из бутылки. Вспоминает о моём присутствии, даёт что-то мне и тут же снова занят едой.

Проголодался. Значит, не тошнит, значит, нет сотрясения мозга, и это хорошо.

Чёрный саркофаг превратился в валун. Вокруг не было больше всполохов, мерцания, чужих чувств, способных раздавить, будоражащих сквозняков. Наступил штиль. Здесь были только он и я. И тихое красноватое пламя светильника с пряными ароматами. Мы, будто два неандертальца в пещере: он пришёл с охоты домой, а я насобирала, что насобирала. И теперь это было самое важное — чтобы он поел. Странное ощущение дома там, где недавно царил ужас.