Маргарита Ардо - Новая жизнь Нефертити

Оно билось вокруг движениями воздуха, белесыми вспышками, толком не определимыми, прорывалось ноющим чувством, скользящим сквозь меня и дальше. Возможно, я просто сошла с ума? — прошептал мой европейский мозг. Или нет, — ответила память о папиных сказках.

Впрочем, и выбора у меня особенно не было. То что было, уже происходило, и моя паника не играла в этом никакой роли, а умение чувствовать? Две ясные мысли разделились в голове и осели: Что я могу сделать, чтобы Роберта не завалило сильнее? Могу ли я понять больше, что происходит?

«Уважение и вежливость», — говорил папа. — «К любым существам». Я замерла, слёзы гнева и жалости застыли на моих щеках. Всё на мгновение затихло, и я внезапно поняла, что это мой момент истины.

Такие, наверное, бывают в жизни каждого, когда остаёшься один на один с бедой; с вопросами без ответа! С собой! С жизнью, сколько бы её не осталось! С криком изнутри! Момент, когда понимаешь, что не ты — венец творения, а то необъятное, непостижимое, всеобъемлющее, что мы называем Богом. Какими бы именами мы не наделяли Его, в какой бы традиции не поклонялись, Бог будет Движущей силой и Источником, а мы… — лишь функцией. И только сердце знает, как пропустить через себя то, что дано, как распахнуть Богу сознание и отдать ему свои руки и тело, и разум, потому что сам ты справиться не можешь.

А я не могла…

Я опустилась на колени и сложила руки в молитвенном жесте у сердца. Эмоции бушевали. Слёзы полились вновь. Я начала молиться. Губы шептали разное, всё что когда-либо знала и слышала. А потом молитвы закончились, ноги затекли, но состояние осталось. Отчаяние заменило спокойствие, сначала муторное, слёзное, с горьким привкусом трагедии. Но постепенно внутри становилось тихо, ясно, и даже чуть сладко, словно потоки голубые, кристально чистые обрушивались на меня сверху и омывали изнутри и снаружи.

А затем откуда-то из памяти пришла потребность считать выдохи и не шевелиться, словно это было единственное, что я могла сделать. Возвращались молитвы, и я повторяла их всё легче и легче. Одну за другой, одну за другой.

Не знаю, сколько времени прошло — час или два, колени мои саднили, ноги задеревенели, а тишина стала звонкой. И вдруг пришло сочувствие к тому, что находилось в этой камере. И понимание, что делать теперь. Тело покрылось мурашками, будто отозвалось на моё решение.

Я осторожно поднялась, и тут же упала — ноги, как резиновые, не удержали меня. Ударилась больно, выдохнула и принялась растирать их. Через боль и тысячу иголок я снова встала, надела на себя тунику. Нащупала в темноте корзину, достала светильник. Между двумя гладкими, упругими боками плодов обнаружила зажигалку. Щелчок, и крошечное пламя передало светильнику жизнь. Оживило его и пространство вокруг. В воздухе запахло ладаном и миррой, красноватые тени заиграли на стенах и на саркофаге.

Я должна была проверить, наклонилась и через обнаруженный просвет дотронулась до пальца Роберта. Тёплый, ещё тёплый.

«Держись, прошу тебя», — прошептала я и вернулась к тому, что задумала. Казалось, ночь продлится бесконечно, и от этого накатывал волнами страх. Но другого выхода не было, только один — завершить тот ритуал, что когда-то намеренно оставили незаконченным. Не важно кто и не важно когда, главное, что это будет правильным — сомнений не было. Получилось, наконец, вдохнуть полной грудью.

Я не помню всё, — понимала я, — но что помню, то сделаю. И да поможет мне Бог!

В саркофаге останков не было, уверенность вместе со сквозняком осела в моей голове и подтверждения не требовала. Лёгкая дрожь пробегала по моему телу, но она не мешала, лишь подстёгивала. Я взяла обломок камня и нацарапала как могла «ложную дверь» на западной стороне для Ка. Это заняло много времени, но я знала, что до рассвета успею.

Я поставила перед выцарапанным контуром выцарапанной двери масляный светильник и выложила воду и хлеб, разложила на камнях персики, финики, инжир и жареную утку. Поставила бутыль с вином, омыла водой руки. И сказала, обращаясь к невидимому:

— Здравствуй, Ка, питайся моими дарами! Отведай Ка инжира, и персиков, и утки, испей Ка вина, вкуси Ка хлеба. Пусть твоя Ба, где бы она ни была, и сердце Иб, знают, что память о тебе живёт. Я буду помнить о тебе так же, как о моих родителях, как о моём дедушке и бабушке, которую я совсем не знала, ты останешься в моей памяти, обещаю!

С волной мурашек на руках, похожей на ответ, я отломила по кусочку от всего, что лежало перед светильником и произнесла по очереди десять имен по порядку: Нефертити, Нефернеферуатон Мэри Уа-эн-Ра и так далее, каждому воздавая почести. Я не помнила и двадцатой части правильных слов из ритуалов Книги мёртвых, лишь намёки, но осознала, что это было не важно, важен был трепет в душе и искреннее желание помочь, которые со стороны могли бы показаться сошествием с ума. К счастью, меня никто не видел.