Анне Ханкок - Собиратель лиц

Шефер отступил на пару шагов, чтобы не вдыхать костяную пыль, которая витала в воздухе. Его взгляд упал на пулевое отверстие, и он снова задумался о фотографиях в «Инстаграме» Лукаса Бьерре.

— Тебе знаком термин «парейдолия»? — Шефер вынужден был повысить голос, чтобы заглушить звуки дисковой пилы, при помощи которой Опперманн вскрывал черепную коробку.

Судмедэксперт прекратил пилить и посмотрел на Шефера:

— Чего-чего?

— Парейдолия, — повторил Шефер. — Тебе это о чём-то говорит?

— Это когда люди видят лица в разных предметах?

Шефер впечатлённо кивнул:

— Откуда ты это знаешь?!

— Я помню, что мы обсуждали это во время учёбы в медицинском в своё время. — Опперманн открыл черепную коробку, как крышку на бутылке кетчупа. — Люди, которых реанимировали после минуты или двух клинической смерти, иногда рассказывают, что видели лицо в ореоле света. Потом, конечно, они начинают болтать о жизни после смерти и подобных вещах. И становятся невероятно религиозны. В действительности же наиболее вероятно, что они видели случайные световые преломления. Что глаз в последние секунды перед смертью впитал случайные узоры, а мозг распознал их как черты лица. И именно этот образ мы помним, очнувшись.

— Так что ты не думаешь, что они успели опрокинуть стаканчик джина-тоника в компании Господа Бога? — спросил Шефер со скептической миной.

Это был корпоративный юмор. То, что Шефер и Опперманн наблюдали на работе, не оставляло места для религиозных видений.

Йон Опперманн приподнял косматую бровь и усмехнулся:

— Едва ли. Но в действительности это чрезвычайно человечно.

— Что именно?

— Попытка найти во всём смысл.

— Вера в высшие силы, ты имеешь в виду?

— Нет, я говорю о парейдолии. Ведь её суть, по всей видимости, в том, что мы испытываем необходимость понять тот мир, в котором живём. Нам до того хочется навесить ярлыки на всё, что нас окружает, что мы можем истолковать то, что видим, превратно.

— Учёные считают, что вся суть в готовности к сражению, — возразил Шефер. — Мол, мы всегда начеку и поэтому видим лицо врага повсюду — даже там, где его и в помине нет.

Опперманн задумчиво кивнул.

— Да, и ведь это отнюдь не так глупо — принимать меры предосторожности. Какой там лозунг у пауков? Better safe than sorry? [47] Эквивалентно русскому «Береженого Бог бережет» ( англ .).

— Будь готов.

— Ясное дело, — подмигнул Опперманн и привычным движением вынул мозг из черепа Странда с влажным громким хлюпающим звуком.

Когда Йон Опперманн помылся и сменил одежду, они с Шефером вышли из отделения. Ненадолго задержались на мосту Симонс Бро. Мост, названный в честь предшественника Опперманна, соединял патологоанатомическое отделение с другим корпусом Института судебно-правовой экспертизы.

Шефер облокотился на стеклянный парапет и посмотрел на Опперманна:

— Это огнестрел. Мы, значит, согласны на этот счёт, да? Ликвидация.

Опперманн кивнул.

— Одиночная пуля, похоже на девять миллиметров, — он указал большим пальцем на свою нижнюю челюсть в том месте, куда попала пуля.

— Есть ещё что-то, что ты можешь сейчас сказать?

— Ты же знаешь процедуру, — сдержанно сказал Опперманн. — Кровь покойного отправляется на анализ в Токсикологию. Баллистик смотрит на пулевое отверстие и обследует саму пулю. Образцы из-под ногтей мы также пошлём на анализ, хотя в настоящий момент ничто не указывает на драку с убийцей. На покойном нет шрамов, следов насилия на руках или других признаков самозащиты. — Он пожал плечами. — Поживём — увидим.

«На покойном», — подумал Шефер.

Опперманн как-то заверил его, что никогда не запоминает имён людей, чьё вскрытие проводит. Он делает свою работу, а когда освобождается, вешает свой медицинский халат на крючок вместе с воспоминаниями о молочно-белых высохших роговицах, в которые заглядывал в течение дня.

Он не брал работу домой. Чувствам там было не место. Уже не место.

Временами Шефер ему завидовал.

И тем не менее…

Сам он помнил имена каждой жертвы в каждом деле об убийстве, которое когда-либо расследовал. Лучше всего ему запомнились те, чьи дела не были раскрыты. Те, чей убийца так и не был пойман.

— Ладно, Йон, — он протянул Опперманну руку, — дай знать, если всплывёт что-то новое!

Ножницы врезались в бумагу как в масло. Острые лезвия в руках Финна тщательно огибали силуэт. Особое внимание Финн уделил контурам волос и ушей мальчика.