Вадим Шалугин - Портрет неизвестного

– Позвольте… Что же вы такое говорите? Почему вы говорите, что у вас нет денег? – несколько бессвязно залепетал Мимонт.

– Так, хорошо.

Бланш щелкнула застежкою на сумке и, пошуршав, с презрением передала какие-то бумажки.

– Я полагаю, там достаточно. Идем…

Отволочив его за поворот, Бланш медленно вдохнула. Медленно же подняла глаза. И надавив рукою на рукав, приблизилась губами к уху.

Не то что бы он ожидал услышать что-нибудь конкретное. Однако же того, что он услышал, он совсем не ожидал.

– Бежим. – С какой-то судорогой в голосе прошелестела Бланш.

Бежим? Зачем?

– Мимонт. Он может вернуться.

Вернуться? Почему он может вернуться? Почему они все возвращаются? Почему он сам вернулся? Почему?..

Тут на мгновение лицо его переменилось. Он на бегу просунул руку в боковой карман. Поворошил там и с великим облегчением выдохнул. Медальон был у него.

Итак, достопочтенные отцы, сенаторы и граждане могущественного Рима! Девица эта, очевидно, собралась свести тут всех с ума. И с этой целью вздумала перебирать теперь всех родственников вплоть до пятого колена…

Напившись ржавой с привкусом воды, он обмахнул рот рукавом и мрачно огляделся.

Сперва это письмо, теперь вот дядя. Потом кузины, тети, бабушки… И откуда, интересно знать, у нее деньги? Так ведь с нахрапу-то не спросишь…

А вот минуточку, достопочтенные отцы.

Поковырявшись в закромах пальто, он с хрустом развернул записку, которую вручил ему Шикскшинский перед отправлением.

Отель такой-то. Этаж, номер, зачем-то имена консьержей. Фаланга телефонных цифр, отрезок дат. Грозная схема какого-то блитцкрига: домики-стрелочки. И дальше о двух подчеркиваниях: если в две недели случая к встрече не предстанет, дам по-условленному знак. И где ж твой знак? О, медный враль, Шикскшинский!

Досадуя, что все кругом такая бестолковица, он прихлестнул записку о ладонь.

– У меня шоколадка. Будешь? – донеслось из комнаты.

Он с нетерпением махнул рукой.

Нет, было что-то жуткое как раз в том простодушии, с которой Бланш чередовала свои небылицы, отступаясь от одних, ратуя тотчас за другие. Как бы ключи из связки пробуя в дверной замок. И как она самоуверенна, словно бы снисходительна, словно с младенцем капризным возится, тщась ему что-то втолковать. И помысла не допуская, что это же абсурд, абсурд, что она во всем, везде, повсюду себе противоречит. Что так же попросту нельзя. Так не бывает, наконец! Она ведь даже дядю уподобилась приплести. Его зачем же? Дядя бы подивился очень…

С тоской, с отчаяньем каким-то он усмехнулся.

Дядя был восхитительный брюзга и грубиян, навек увязший в распорядках собственных причуд. Досуг его употреблялся по-преимуществу на дрязги и препирания с прислугой. Изредка он объявлялся в свет. Смертельно там скучал, плевался. И наконец, развязывал скандал с каким-нибудь наивным щеголем.

Дальнейшее приемлило вариативность. Обыкновенно в прошествии нескольких минут щеголь завершал в истерике. Либо же, сквернословя какую-то немыслимую чепуху, грозя расправами, набрасывался в остервенении на обидчика. Его оттаскивали, но долой, долой! Что дядя, нужнее разъясниться с Бланш! Не вечность же теперь терпеть ее дурные анекдоты?

– Соблазнился? – Бланш приветливо выставляет руку. Фольга, плитки. – Бери, у меня еще.

Не глядя и зачем-то подбежав к окну, он пристально осматривает улицу.

– Слушай, пожалуйста, внимательно, поскольку совершенно нету времени что-либо объяснять. Я должен кое в чем признаться…

Медленно рука начинает опадать. В чертах Бланш складывается удивление. Бланш выжидательно загибает бровь.

– Видишь ли, все дело в том…

Бровь лезет выше, выше. На губах как будто бы никто не понимает чего ждать. По ним перебегают всевозможные слова. Мобилизация.

– Что? Ну говори же, что?

Он с беспокойством озирает комнату.

– Видишь ли, минуты через две сюда ворвутся люди с криками в фуражках. Человек в доме напротив только что подал знак. Осталось две, ну много три минуты.

– Что? Для чего? Какие люди?

– Это довольно долго объяснять. Если объяснять недолго, меня ищут.

– Постой, постой, постой…

– Да как же ты не понимаешь? Тебе нужно тотчас же бежать. – Шипит он, силясь ухватить Бланш за руку.

– Постой, да не ломай мне руку! Куда ты меня тащишь? Дверь же там.

– Ах, да какая дверь. Они, должно быть, уже у подъезда. – С досадою бормочет он и подскочив к окну, со страшным хрустом отдирает раму.