Джон Коннолли: Неупокоенные

Я сидел за угловым столиком «Иллюминатора» и уписывал жареную картошку с беконом, вполглаза следя за тем, как Катлин Кеннеди со Стивеном Фрейзером обсуждают внезапный, словно снег на голову, визит госсекретаря в Ирак. Звук на экране был отключен, отчего визит и обсуждение протекали еще более ненавязчиво. У окна с видом на бухту пылала печь; в струях жара и в утреннем бризе за стеклом мерно колыхались мачты рыбацких суденышек. Народу за столиками не сказать чтобы много, в самый раз для уютной атмосферы утренней трапезы, требующей некоего душевного баланса.

«Иллюминатор» и сегодня смотрелся так же, как в пору моего взросления, а может, и вовсе со дня своего открытия в девятьсот двадцать девятом году. Зеленый плиточный линолеум под мрамор, местами треснутый, но безукоризненно чистый. Длинная, почти во все помещение, деревянная стойка с окованным медью прилавком, вдоль которой выстроены во фрунт металлические стульчаки с черными сидушками, прихваченные к полу. Прилавок заставлен всевозможными стаканами и приборами для специй; здесь же красуются два стеклянных блюда со свежеиспеченными булочками. Стены зеленоватые, а если встать, то через два раздаточных окошка, разделенных между собой картинной надписью «Эскалопы», становится видна кухня. Меню дня выписано мелом на доске. Алтарь заведения — пять до блеска надраенных пивных кранов, откуда подаются «Гиннесс», два-три сорта эля на выбор (обычно «Аллагаш» или «Шип-ярд»), а для тех, кто не петрит или им просто по барабану, — «Курз светлое». Со стен в «Иллюминаторе» свисают буйки (в других обеденных заведениях Старого порта это сочли бы за кич, здесь же буйки — просто констатация факта, что завсегдатаи этого места связаны с ловом рыбы). Одна стена заведения сплошь из стекла, так что даже в самое тусклое утро «Иллюминатор» залит светом.

Вошедший в «Иллюминатор» неизменно окунается в уютное жужжание людской разноголосицы, причем отчетливо разобрать разговоры трудно даже вблизи. Этим утром тут ели, пили и понемногу раскачивались примерно два десятка человек — обстоятельно, со вкусом, как это делают жители штата Мэн. У стойки рядком сидели пятеро рабочих из «Харбор фиш маркет», все, как один, в синих джинсах, штормовках с капюшонами и бейсболках; сидели и перешучивались, растепленно улыбаясь красноватыми обветренными лицами. Невдалеке от меня делали вид, что работают, четверо бизнесменов. Свои мобильники, калькуляторы и блокноты они разместили вразброс между белыми кофейными кружками (хотя, судя по доносящимся обрывкам разговора, их куда больше занимали тренерские достоинства Кевина Дайнена и его «Пиратов», которых бизнесмены наперебой сейчас расхваливали). Через столик от них самозабвенно болтали мать с дочерью, увлеченные одним из тех диалогов, что требуют театральных жестов, буйства глаз и шокированного выражения лица. Судя по всему, азарт беседы их так и распирал.

«Иллюминатор» мне нравился. Туристы сюда особо не захаживали — уж во всяком случае, не зимой. Да и летом их не заманишь — если только вывесить над Уорф-стрит какую-нибудь растяжку, что так, мол, и так, есть тут на ничем не примечательном береговом отрезке кое-что, скрытое от ваших глаз: морская кухня Буна, «Харбор фиш маркет», «Комеди клаб», да еще и сам «Иллюминатор». Но даже при такой объяве народ не хлынул бы сюда рекой. Растяжка там или чего еще, только сам «Иллюминатор» не рвал на себе майку — дескать, гляньте, вот он я, — и присутствие его, если смотреть с проходной стороны Коммерческой, выдавал разве что видавший виды плакат «Кока-колы» да флаг на шальном ветру. Прежде всего надо знать, что бар находится конкретно здесь, — особенно поутру зимой, когда еще темно. А любому заблудшему туристу, лунатиком бредущему по Коммерческой в начале не разгулявшегося еще денька под тусклым зимним небом Мэна, надо было при этом ой как следить за дорогой (если, разумеется, есть желание дожить до весны и при этом не слечь). А потому при сильном льдистом ветре, задувающем с юго-запада в самое лицо, мало у кого находилось время — да и желание — шариться по укромным уголкам города.

Тем не менее иногда кто-нибудь из несезонных странников проявлял упорство и мимо рыбного рынка, мимо «Комеди клаба» выходил-таки, стуча каблуками, на доски старого деревянного настила, что слева граничит с пристанью, и таким образом оказывался у входа в «Иллюминатор», а побывав в нем, давал себе зарок, что, в следующий раз попав в Портленд, прямиком направится сюда (причем друзья насчет этого местечка в известность наверняка не ставились, ибо «Иллюминатор» — место из разряда таких, которое хочется приберечь именно для себя). Снаружи на воду здесь выходило подобие палубы. Летом тут можно было уютно расположиться и поесть, а на зиму столы убирались и палуба пустовала. Пожалуй, зимой здесь мне нравилось больше. Я мог прихватить с собой кофе и выйти наружу, с рассеянным добродушием осознавая, что народ предпочитает кофейничать в основном внутри, где тепло, и я таким образом никому не помеха. Я вдыхал легкую йодистость морской соли, чувствовал на себе влажное дыхание бриза, и, если погода с ветром друг другу сопутствовали, этот аромат оставался со мной все утро. В основном я отдавал предпочтение именно ему. Правда, иногда, когда я бывал с собой не в ладу, внимания на него старался не обращать: привкус соли на губах напоминал слезы, как будто я недавно пытался прикосновением губ унять чужую боль. Когда такое происходило, вспоминались Рейчел и моя дочка Сэм. А нередко меня одолевали мысли о другой жене и другой дочери, — тех, что были прежде, до них.