Флинн Берри: В опасности

Часов в допросной комнате нет. Они есть на руке у Моретти, но их не видно за рукавом. Я не знаю, сколько прошло времени. Смотрю в зеркало, пытаясь разглядеть там какие-то силуэты. Прислушиваюсь к звукам в здании, а когда ничего не слышу, то боюсь, что мы остались одни.

– А Льюис здесь?

– Нет. Сержант уголовной полиции Льюис временно отстранен от дела.

– За что?

– За ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей.

Поспать мне долго не дают. Кажется, всего несколько секунд проходит между тем, как меня заводят в камеру и как приводят обратно в допросную к Моретти. Он пьет чай, но мне не предлагает.

– Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Полом Уилером.

Я пытаюсь скрыть удивление, но уверена, что Моретти его засек и взял меня на крючок.

– Впервые мы встретились несколько недель назад. По-моему, это он напал на Рэйчел в Снейте.

– Пол послал вам розы.

– Он мне угрожал. Прислал цветы, чтобы запугать меня.

– Вы дарили Полу Уилеру какие-либо подарки? Одалживали или давали ему деньги?

– Нет.

– На каких условиях вы договорились?

– Мы ни о чем не договаривались.

Моретти встает и потягивается. Пиджак у него на спине помялся.

– С Льюисом вы не делали ничего противозаконного, – говорит он. – Однако присяжным захочется знать, почему вы переспали с ведущим дело детективом почти сразу же после убийства.

Чуть позже он придвигает к себе лист бумаги, наклоняется и читает:

– «Я несчастна. Я прямо сама не своя. Я боюсь, что это не кончится».

Он продолжает, и я наклоняюсь вперед, держа на коленях дрожащие руки. Моретти читает заметки моего психолога. А я-то надеялась на врачебную тайну.

Следователь перестает читать, и мы сидим, глядя на лежащую на столе бумагу.

– Когда вы узнали, что Рэйчел причинила вам столько несчастий, вы, наверное, очень на нее разозлились.

– Я ничего не знала о Лиаме, пока вы мне не рассказали.

Он снова оглядывается на зеркало. Моретти так и не обмолвился об орудии убийства. Если убийца взял нож с ее кухни, там могут найтись мои отпечатки пальцев. Я готовила и пользовалась теми ножами.

Ко мне заходит дежурный юрисконсульт. Она представляется как Амрита Гош.

– Мне предъявили обвинение? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Я пришла, чтобы разъяснить вам возможное развитие событий.

Говорит она прямо, без обиняков, и смотрит мне в глаза. Не могу сказать, считает ли она меня виновной. Очень может статься, что у нее нет собственного мнения. Амрита явилась, чтобы разъяснить мне общие понятия, а не давать советы. Она вполне могла лишь бегло ознакомиться с делом.

Начинает она с того, что мне уже известно. После моего ареста у полиции есть тридцать шесть часов, прежде чем мне или должны предъявить обвинение, или выпустить на свободу. Если меня отпустят, полиция, скорее всего, продолжит рассматривать меня как подозреваемую и не прекратит дело против меня, пока новые данные или улики не позволят снять с меня подозрение.

Юрисконсульт не делает ничего, чтобы меня запутать. Она ни разу не спрашивает, как я себя чувствую. Она четко дает понять, что ее позиция нейтральна. Если мне предъявят обвинение, я останусь под стражей до тех пор, пока прокурор графства Оксфордшир не решит, достаточно ли свидетельств и улик против меня для того, чтобы передать дело в суд. Если да, то я предстану перед судьей. Если я признаю себя виновной, начнутся переговоры между моим защитником и прокурором. Если я себя виновной не признаю, судья либо выпустит меня под залог, либо вновь отправит меня под стражу до суда.

– Мой долг уведомить вас о том, что для признающих себя виновными возможно смягчение сроков приговора. Прокурор может также переквалифицировать обвинение с убийства на непредумышленное убийство. Все зависит от тяжести преступления.

– А какой средний срок заключения при признании себя виновным в непредумышленном убийстве?

– Два года.

– А если не признать себя виновным в убийстве и быть осужденным?

– Двадцать лет.

Она смотрит мне в глаза. Похоже, она не верит в то, что я невиновна.

Разница в том, выпустят тебя в тридцать два года или в сорок девять лет.

На перекрестном допросе я могу облажаться. В Йоркском Королевском суде некоторые подсудимые оставались собранными и сдержанными. Другие впадали в эмоции, к большому раздражению присяжных. Для присяжных, похоже, предпочтительнее, чтобы подсудимые сохраняли спокойствие, чего я сделать не смогу.