Флинн Берри: В опасности

– Входите.

Я поднимаюсь вслед за ним по лестнице в его квартиру. В гостиной чисто, там горят лампы. Зеленый диван, книжные полки, низкий столик с виниловым проигрывателем. С другого конца комнаты я вижу, как на нем, чуть подрагивая, крутится пластинка. У стены стоит гоночный велосипед, над ним плакат фильма-боевика, где три человека, широко расставив ноги, убегают куда-то в исчезающую перспективу. Льюис выходит на кухню и возвращается с двумя бутылками пива.

– Вы думаете, это моих рук дело?

– Нет.

Я расправляю плечи и могу получше его разглядеть. На нем фланелевая рубашка в красную клетку. Лицо у него озабоченное и напряженное.

– Моретти считает, что я в Снейте кого-то подговорила напасть на сестру.

– Знаю.

– Я помогала Рэйчел его разыскивать.

– Смысл в том, что вы вошли во вкус этой роли. Находиться рядом с жертвой выгодно.

– Я ничего от этого не выгадала. Я теперь официально под подозрением?

– Да. – Он начинает сдирать этикетку с бутылки. – Рэйчел спала с вашим бойфрендом.

– Не понимаю, в чем тут моя вина.

– Дело не только в этом.

– Тогда в чем? Что еще странного они обо мне накопали?

– Детективы полагают, что Рэйчел пользовалась плитой. Один из пожарных приметил, что кастрюля на горелке была еще теплой. Вряд ли нападавший выключил бы ее, прежде чем смотаться, а вот вы могли – по привычке. Или для того, чтобы дом не сгорел, поскольку она оставила его вам.

– Не припомню, – отвечаю я. – По-моему, я на кухню не заходила. А как же нож? Что бы я с ножом сделала?

– По одной версии, – начинает Люис, – вы не избавились от ножа на месте преступления. Вы заткнули его себе за пояс. Нам известно, что в полицейском участке вы ходили в туалет одна. Могли завернуть нож в бумагу, бросить в корзину, а поздно вечером ее содержимое вместе с остальным мусором вывезти на свалку.

– Это же абсурд. Неужели Моретти ничего бы не заметил?

– У ножа было короткое лезвие. – Он закидывает голову и потирает рукой лицо.

– Вы считаете, что мне предъявят обвинение?

– Нет.

– Почему?

– Мы обнаружили нечеткий след. От мужской кроссовки с кровью внутри. Это не снимает с вас подозрений, поскольку это мог быть сообщник.

Тело у меня наливается свинцом. Новая информация буквально захлестывает меня, и я слишком устала, чтобы говорить. Льюис это замечает и выходит на кухню, позволяя мне побыть одной. Чуть позже он возвращается и протягивает мне миску с лапшой быстрого приготовления. Мы едим и слушаем пластинку.

– Вы можете ее простить? – спрашивает Льюис.

– Да, – отвечаю я. – По-моему, да.

Когда мы доедаем лапшу, он моет посуду. Начинается дождь, и я раздумываю, не спросить ли его, можно ли мне тут побыть.

Льюис одалживает мне зонтик. На нижней ступеньке лестницы, когда я опираюсь на зонт, он прижимает меня к себе и целует.

Проходит пара секунд, и вот я на улице, сердце у меня колотится, а над головой с треском распахивается зонтик.

Похоже, теперь я понимаю, почему люди не уезжают, когда начинается война, когда даже те, кто может позволить себе уехать, остаются в городах вроде Сараево, даже когда опасность совсем близко. Смесь недоверия и предрассудков. Если я останусь, война сюда не придет.

Я могла бы поехать в аэропорт и бросить машину на суточной стоянке. А в кассе купить билет в страну, у которой нет с Англией договора об экстрадиции.

Полиция, наверное, внесла мой паспорт в «черный список», но останавливает меня совсем не это. Он одиннадцать раз ударил Рэйчел ножом. Если я сейчас исчезну, полиция сочтет это признанием вины, и убийцу никогда не поймают.

Я разгуливаю туда-сюда вдоль канала. В какой-то момент Кит решит прогуляться или же последует за мной. У меня с собой баллончик с перечным газом и опасная бритва. Самое трудное – понять, когда его лучше остановить. Кит должен нанести достаточно серьезные повреждения, чтобы полиция отнеслась к этому надлежащим образом, но никто из нас не должен погибнуть. Детективы обязаны убедиться, что это он напал на меня, а не я на него, и не должны поверить ничему, что он им наговорит.

Вдоль тропинки стоят кусты ежевики, напоминающие пустые шары, и сквозь них пролетают воробьи. Я иду на юг к Устричному пруду.

Мне нужно или простить Рэйчел, или вычеркнуть из жизни наши последние полгода вместе. В каком-то смысле я ее не очень-то виню. Может, она хотела поменяться ролями и увидеть, что значит быть на другом полюсе, быть той, что в тот вечер беззаботно развлекалась на вечеринке, ужинать с моим бойфрендом. Или она просто перепила, и ей стало все равно. Стерва, думаю я, но горечь ничего не меняет, мне по-прежнему не хватает Рэйчел.