Филипп Джиан: Она

Который как раз получил ужасное сообщение. Уже довольно поздно, и я не понимаю, почему эта девица не спит в час ночи, когда я еще недавно приводила ее в пример, и, наконец, какого черта ей больше нечего делать, как расстреливать Венсана в упор своими проклятыми эсэмэсками?

«Не пытайся связаться со мной». Яснее некуда. Я отдаю ему телефон. Смотрю ему прямо в глаза, но он опускает голову.

– Если она увидит, что ты за нее цепляешься, плохи твои дела, – говорю я.

Я сижу еще немного рядом с ним, потом глажу его по спине и встаю, потому что прихожу к выводу, что ничего лучше сделать не могу.

Позже, когда я думаю, что он в туалете – от исчезновения Жози и затошнить может, дал он мне понять, – он звонит мне и говорит, что дежурит у ее дома и, если можно, хотел бы оставить себе машину.

– Она наверняка еще заедет, – добавляет он. – Она заедет, а я тут.

– Послушай, Венсан, не знаю, может быть, ты и прав. Во всяком случае, ночи-то холодные, смотри не простудись. Но, знаешь, однажды тебе придется мне объяснить, зачем ты ищешь проблем на свою голову.

– Ха-ха.

– Я серьезно.

Час спустя праздник по-прежнему в разгаре, но мне уже хочется домой, и я догадываюсь по нетерпеливому взгляду, который бросает на меня Патрик, что я не одинока, – я спешу, как могу, но нельзя же уйти, никого не предупредив, я не могу позволить себе такую невежливость по отношению к пяти или шести влиятельным людям, с которых мы с Анной должны пылинки сдувать, чтобы не лишиться их необходимой поддержки, – но за все ведь надо платить, верно?

Затянувшееся ожидание злит Патрика, и он уже сидит в своей машине, когда я выхожу, – Ришар задержал меня на добрых десять минут, требуя последних подробностей, и сказал, что битый час уговаривал Венсана сидеть спокойно и ждать, когда Жози сама объявится, он ведь наверняка имел случай убедиться, что характер у нее не сахар, и вряд ли ей понравится, если он попытается применить силу.

– Я не слишком долго? – осведомляюсь я, но Патрик трогает с места, не отвечая. Еще один маленький мальчик, говорю я себе, хотя физическая разница не может не броситься в глаза.

Я смотрю на его профиль, на его губы.

– У вас плохой характер, Патрик?

Я чувствую, что немного пьяна, но не до такой степени, чтобы нарываться на ссору, ведь я не забыла, что обещала ему, уходя, и одно упоминание об этом будит во мне сумрачное желание. С другими было бы легко все уладить, обменявшись лаской или поцелуем, но Патрик – случай особый. Я ничего не могу для него сделать, пока он не получит желанную мизансцену.

Но сейчас я не хочу об этом думать. Мне так стыдно, что я иногда просыпаюсь в поту, и мозг впадает в ступор, когда я спрашиваю себя, возможен ли приемлемый выход из этой истории, в которую я влипла по самое не балуй. Вздох колышет мою грудь, но я молчу. Хотелось бы мне, чтобы это было как заразиться болезнью, подцепить микроб, не помыв руки, не привиться от вируса, но с этой версией возникают трудности, и мне не удается себя в этом убедить.

– Все-таки вы меня бросили, – роняет он наконец, когда мы проезжаем мрачные пустующие здания универмага «Самаритэн».

– Нет, конечно же, нет, – отвечаю я. – Но у меня есть… дела, обязанности, понимаете? И потом, дело не в вас, а в этой женщине, этой галеристке из Сохо, представьте, я ее знаю, терпеть ее не могу, стараюсь избегать, не важно, ее ярко-розовый костюм вот-вот лопнет на ней, вам не кажется?

Чуть позже он предлагает остановиться и сделать это в лесу, потому что не может больше терпеть, – он утирает рот тыльной стороной ладони. Но я тотчас разбиваю его мечту, указав ему цифру на термометре.

- Мне так же не терпится, как и вам, Патрик, но только не это.

Он смотрит на меня с плотоядной улыбкой и прибавляет скорость.

Он очень возбужден. Когда мы подъезжаем, он, наклонившись, открывает бардачок и достает свою маску, у него даже хватает хорошего вкуса, чтобы прижать ее к моему носу. Я закатываю глаза, а он ухмыляется. На горизонте уже трепещет рассвет. Он возбужден до того, что, протянув руку, чтобы погладить мои волосы, вдруг хватает их в горсть, подчиняя меня своей власти, и машину заносит на вираже. Мы уже подъехали к дому – в окнах гостиной теплятся красные отсветы от последних оставшихся в камине углей.

При виде нас Марти убегает наверх – что и говорить, мои вопли его пугают.

Я знаю, что они убедительны, они выражают вполне реальную ярость, которая исходит из самого нутра и захлестывает меня, заполоняет, как победоносная армия, и я знаю также, что они – часть жуткого удовольствия, которое я испытываю с ним.