Ричард и Рейчел Хеллер - Тринадцатый апостол

Более того, новый приверженец БАСХ предложил в ее распоряжение как свои богатейшие личные связи, так и исключительный опыт, что в ближайшем будущем могло оказаться чрезвычайно полезным. Видно, сам Господь послал своим ревнителям столь замечательного кандидата на самые важные роли в намечавшихся играх, чему Маккалум был очень рад.

Он предложил своему гостю сигару, предварительно обмакнув ее в бренди.

— Если не возражаете, то я замечу, что наружность — великая вещь. Никто никогда не заподозрит, что вы к нам лояльны.

Гость благосклонно отнесся к такой обходительности и кивнул в знак согласия.

— Я давно понял, что чье-то предвзятое мнение может сыграть как за, так и против тебя. Можно позволить надменности окружающих помешать тебе добиться того, к чему ты стремишься, или же можно использовать эту слепоту как покров, который не даст им проникнуть в твои истинные намерения.

— Люди видят только то, во что они верят, — согласился Маккалум.

— Некоторые. Другие верят в то, что они видят.

— А к каким относитесь вы? — многозначительно спросил Маккалум.

— Это уже совсем другой разговор.

Маккалум извинился за свою бестактность. Он понимает, что его гость совершил долгое путешествие и, понятное дело, слегка утомлен. Шофер, служебный автомобиль, пентхаус БАСХ для очень важных особ и персональный повар ожидают его. Если он пожелает, то и приятные компаньонки.

— Давайте поговорим завтра утром, перед вашим отъездом. Я буду в дороге, так что звоните мне на мой сотовый, а я перезвоню вам с надежного стационарного телефона. У меня есть несколько мыслей, которые могут показаться вам дельными. Надеюсь, что наше сегодняшнее знакомство перерастет в настоящую дружбу, — добавил Маккалум.

Это была цитата из его любимого фильма с Хамфри Богартом, которая отлично подходила к подобным случаям, но даже при всей своей универсальности она совершенно не отвечала тому, что чувствовал гость.

День восьмой, полдень

Музей Израиля

Офис переводчиков храма Книги

Сабби закрыла за собой дверь и придержала ее за круглую ручку, чтобы не щелкнул замок. Гил взглянул на нее с удивлением. Смесь чувств, отражавшихся на ее лице, не поддавалась определению. Она была бледна и тяжело дышала. Ее светло-голубую блузку под мышками пятнали темные круги пота.

— Что происходит? — встревожился Гил.

— Как долго ты уже здесь? — шепотом спросила она.

— Только пришел, а что?

— Ты прошел через вестибюль?

— Нет, я влетел в окно, — съязвил он. — Что происходит?

Она вся дрожала. Неожиданно он вспомнил об изнасиловании.

— Эй, я всего лишь пошутил. Что случилось?

— Шшш. Говори тише. — Она открыла сейф и засунула в него руку как можно дальше, а другой рукой сдернула со стола пачку каких-то бумаг. — Вот, возьми и сунь в измельчитель. Только не пихай по многу за раз. Эта проклятая штуковина имеет привычку зажевывать большие порции.

— Эй, здесь же мои заметки! — запротестовал Гил.

— Не могу поверить, что все это завертелось. Никто из нас не поверил бы, — простонала она.

— Никто из нас… что?

— Речь не о тебе. О Ладлоу. Он говорил, что от Маккалума дурно пахнет, но даже не представлял себе… Впрочем, не имеет значения, — отрубила она. — Вот… эти тоже.

Гил пожал плечами и сделал как велено. В любом случае эта вся писанина была ему уже не нужна.

— Подойди сюда, — велела она, все еще продолжая копаться в недрах сейфа.

Одним движением Сабби расстегнула пуговицу на его слаксах и вытащила рубашку.

— Втяни живот, — скомандовала она.

— Что?

— Втяни его.

Он стоял не двигаясь, пока к его обнаженному телу под нижним бельем пристраивали солидную пачку бумаг, потом Сабби заставила его повернуться и проделала то же самое с его тылом. Затем она приказала ему застегнуться.

Только страх, написанный на ее лице, заставил его воздержаться от иронических замечаний.

— У нас есть кофе? — спросила она.

— Он холодный, — ответил Гил.

Ей было все равно. Она велела ему открыть измельчитель и вылить кофе на кучу бумажных обрезков. Он закатил глаза и покачал головой, но уступил ей.

К тому времени, когда он повернулся к Сабби, та приспустила свои слаксы и принялась сражаться с колготками. В одно мгновение она пристроила оставшиеся записи, разделив их на равные части, себе на бедра. Потом с осторожностью извлекла из сейфа дневник, достала из пластиковой папки драгоценный обрывок, сунула его под обложку, запихнула дневник в ту же папку на молнии и, без всяких церемоний поместив ее между ног, подтянула колготки и слаксы.