Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

Волокин задумался. Ничего подобного он не ожидал. El Ogro — что бы это могло значить? Опасность, которой так боялся Гетц? То, что убило его болью? У Волокина разыгралось воображение. El Ogro. Может, это он похитил Танги Визеля, а потом — Уго Монетье? Чудовище, которого привлекали чистые и невинные голоса. По причине, пока ему неведомой. Впервые он почувствовал, что его чутье дало сбой. Возможно, он с самого начала заблуждался со своими предположениями о педофилии и мести.

— И когда это было?

— Да недавно. Три недели назад.

Он подтолкнул к рыжему серебристую палочку:

— Из Афгана. Самое оно.

Мальчишка протянул руку. Воло накрыл ее своей ладонью.

— Слушай сюда. Только не вздумай даже пробовать герыч или крек, я об этом узнаю. Я знаком со всеми парижскими дилерами. Дам им твое имя и описание. И если что-нибудь выкинешь, гадом буду, вернусь и сверну тебе шею. С этого дня я буду за тобой приглядывать, гаденыш.

Сильвен Франсуа моргнул. В глазах у него промелькнул страх. Волокин улыбнулся ему. Он знал, почему парнишка испугался. Мальчик, состоящий на попечении социальных служб, как в зеркале, увидел в глазах легавого такую же, как у него самого, географию мозга. Внутренние участки, отвечающие лишь за инстинкт, страх, насилие. Примитивный мозг, занятый только выживанием, в конечном счете оборачивающийся конкретной, эффективной, беспощадной жестокостью.

Мозговая география волчонка.

Вот уже полчаса Касдан ждал перед церковью Нотр-Дам-де-Лоретт. Он кое-как, въехав на тротуар, припарковался на огибающей церковь улочке, внеся свою долю в царивший в квартале хаос. Он заранее послал русскому эсэмэску, предупредив, что едет за ним. Не получив ответа, отправил второе сообщение, что уже ждет его перед церковью. Но ответа по-прежнему не было.

Касдан уже снова взялся за трубку, когда Волокин вышел из церкви. В спортивной куртке и с ягдташем через плечо он походил на активиста движения за переустройство мира — такие ошиваются возле церквей с сумками, набитыми листовками, и вербуют себе сторонников.

Сумасброд спустился по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Когда он устроился на пассажирском сиденье, Касдан взорвался:

— Ты что, вообще мобильный не слушаешь?

— Извини, папочка. Важное совещание. Я только сейчас проверил сообщения.

— Есть новости?

— Ага, только не те, каких я ждал.

— В смысле?

— Сильвен Франсуа не убийца. К тому же он носит сороковой или сорок второй размер.

— Тогда в чем дело?

Волокин изложил суть дела. Страх Гетца. Еl Ogro. Разговоры о чудовище, которое похищает детей из-за их голосов.

Касдан не увидел в этих сведениях ничего стоящего:

— Чушь собачья.

Волокин извлек свой походный набор для косяков. Касдан проворчал:

— Ты не мог бы сделать передышку?

— Мне это полезно. Езжайте. Здесь повсюду легавые.

Касдан тронулся с места. За рулем он успокаивался, а ему это было необходимо.

— А что у вас? — спросил Волокин, склонившись над папиросной бумагой.

— Я нарвался на двух единственных в мире священников-криминологов.

— И что нам это дает?

— Дурацкие, но заразные теории.

— Например?

Касдан не ответил. Он поехал вверх по улице Шатоден до станции метро «Каде», затем свернул направо, на улицу Сольнье. У него была цель. Несколько сотен метров он ехал по улице Прованс против движения, словно у него был спецсигнал и настоящее удостоверение полицейского. Добравшись наконец до улицы Фобур-Монмартр, густо запруженной прохожими, остановился перед «Фоли-Бержер».

— Почему здесь? — спросил Воло, доводя до совершенства и без того уже безупречный косяк.

— Из-за толпы. Лучшего прикрытия не придумаешь.

Русский согласился, закуривая самокрутку. Клубы ароматного дыма заполнили салон. На самом деле для Касдана это было особенное место. В конце шестидесятых он влюбился в танцовщицу из «Фоли-Бержер». Эти воспоминания со временем не померкли. Как он в полицейской форме ждал ее в патрульной колымаге. Как она после выступления, все еще с блестками на груди, садилась к нему в машину. И ее вечные отговорки. Она была замужем. И не любила ни легавых, ни парней на мели…

Касдан молча улыбался. Воспоминания убаюкали его. Он уже в том возрасте, когда любой парижский квартал связан для него с памятным событием.

— Обхохочешься, — ухмыльнулся Воло. — Курю я, а вставляет вас.

Армянин очнулся от воспоминаний. В машине висела плотная дымовая завеса. Ни зги не видно.