Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

Водитель разразился обличительной речью против праздников. Воло не прислушивался. От рыданий ему полегчало. Они словно очищали его. Заглушали зов героина. Движение возобновилось. Он с облегчением разглядел улицу Лафайет. Шофер проскользнул в открывшуюся брешь, затем выехал на улицу Лафит прямо к Нотр-Дам-де-Лоретт. Наконец припарковался на улице Шатоден, рядом с Флешье.

Расплатившись, Воло выбрался из такси, вытирая глаза. Поднялся по ступенькам Нотр-Дам-де-Лоретт. Толкнул вращающуюся дверь. У каждой церкви есть своя изюминка, свое тайное сокровище. Очевидно, здесь эту роль выполнял кессонный потолок. Стоило поднять глаза, как в полумраке проступал ряд деревянных резных рельефов, тускло поблескивавших, словно пчелиные соты.

Он прошел несколько шагов задрав голову, прежде чем испытал новое потрясение. В церкви раздавалось хоровое пение, как в кошмарном сне, доносившееся неизвестно откуда. Русский был готов к удару, но реальность превзошла его ожидания. Он рухнул на стул. Проклятье! Столько лет прошло, а его фобия на голоса тут как тут, во всей красе, на кончиках его нервов…

Все его существо отторгало пение. Слышать детские хоры было выше его сил. Сам не зная почему, он их не выносил. Он зажал уши руками, когда один из голосов вознесся ввысь совсем рядом с ним.

— Что с вами, сын мой? Я отец Мишель.

Перед ним стоял священник, прищурив глаза, как дремлющий кот. Легавый едва не заехал ему по роже, но тут в нефе стало тихо. Голоса смолкли. Он успокоился.

— Мы готовимся к полунощной, — продолжал священник тихим благостным голосом. — Мы…

Он оборвал себя на полуслове. Волокин только что поднялся со стула и сунул ему под нос трехцветное удостоверение. Замешательство священника, словно бальзам, пролилось на его сердце. Он был счастлив доказать ему, что он не какой-нибудь бродяга и не нуждается в его сострадании. Черт побери, он легавый. И способен испортить священнику остаток дня…

Без дальнейших церемоний Воло объяснил, что расследует убийство Вильгельма Гетца и желает допросить Сильвена Франсуа.

— Вы подозреваете… Сильвена?

— Я просто должен его допросить.

Священник побледнел. Волокин проявил великодушие:

— Такова процедура. Мы обязаны допросить всех лиц из окружения Вильгельма Гетца, у которых есть судимости.

— У Сильвена нет судимостей.

— Потому что он несовершеннолетний. — К Воло возвращалась уверенность в себе. — Послушайте, святой отец, я работаю не в уголовке, а в отделе по защите прав несовершеннолетних. Меня направили сюда, потому что я умею разговаривать с мальчишками. Особенно с трудными. Так что позвольте мне несколько минут поболтать с Сильвеном, и все будет в порядке.

— Я… Ладно. Хорошо. Но позавчера уже приходил один полицейский и…

— Я знаю. Лионель Касдан. Мы работаем вместе.

Успокоившись, священник простер руку в глубину церкви. В полумраке русский разглядел мальчишек, которые цепочкой спускались с галереи. Он тут же узнал Сильвена Франсуа. Или решил, что узнал. Рыжий, с подстриженными ежиком волосами, он был на голову выше других. Казалось, он прожил больше лет. Глухих, порочных лет, каждый из которых стоил двух или трех.

— Сильвен тот, что…

— Ладно, — бросил Воло. — Я его узнал. Где бы нам поговорить?

Через несколько минут Седрик Волокин сидел напротив рыжего мальчишки в тесном кабинете, похожем на телеграфную будку начала двадцатого века. Над деревянным столом низко нависала голая лампочка. В углу бумаги, распечатки: приглашения на мессы, призывы к молитве, украшенные скверными фотографиями и набранные устаревшим шрифтом. У Волокина мелькнула мысль о запустении и изоляции католической веры, затем он сосредоточился. Потом вынул пачку «крейвен» и предложил сигарету парнишке.

Сильвен Франсуа, настороженно замкнувшийся в своей скорлупе, взял сигарету, как волк выхватывает протянутое ему мясо. Они сидели за маленьким столиком друг против друга, так что их лица едва не соприкасались.

— Давно поешь в этом хоре?

— Два года.

— Полный отстой?

— Да нет, терпимо.

Парнишка уклонялся от любого общения. Воло отметил про себя, что Сильвен Франсуа носит обувь сорокового размера. Значит, он не мог быть одним из убийц. Однако русский чувствовал, что из этого разговора может выйти толк.

— Вильгельм Гетц сегодня не пришел. Ты знаешь почему?

— Его убили. Все только об этом и говорят.

Парень глубоко затянулся. Волокин присмотрелся к нему получше. Черные глаза, очень белая кожа, какая часто бывает у рыжих, со следами от угрей, которые придавали ему нездоровый вид. Ежик волос охватывал голову словно обруч. Обруч, чтобы держать мысли в узде.